Если не считать «Коппелии», Делиб кормился, более-менее, за счет единственного своего большого успеха — балетной музыки к «Сильвии».
Он был еще одним вундеркиндом, родившимся в 1836-м — в Сен-Жермен-дю-Валь, городке, стоящем на середине пути из Анжера в Ле-Ман. В консерваторию Делиб поступил в возрасте двенадцати лет — поздновато для вундеркинда (если помните, Бизе оказался в ней уже в девять), — и, чтобы добиться подлинного успеха, ему пришлось-таки попотеть. И вот, когда ему уже исполнилось тридцать, парижская Опера поставила его балет «Ручей», с чего и началась настоящая композиторская карьера Делиба. Вскоре за тем последовала «коптели», произведение, которое и сейчас нередко встречается в репертуаре балетных театров. Однако в том, что касается ОПЕК РФ, успехи его были далеко не такими значительными.
И вдруг, с бухты-барахты, всего за восемь лет до того, как откинуть пуанты, Делиб пишет музыку к опере с сюжетом столь душераздирающе умонелепым, что даже Барбара Картленд запихала бы его в самый долгий из ящиков своего комода. Да, как это часто случается, в том, что касается либретто, Делибу медведь на ухо наступил, — вот ему и приходилось, чтобы как-то затушевать сей недостаток, тужиться, рождая на свет партитуру получше. «лаке», одна из самых, можно сказать, излюбленных публикой всего мира опер, — да, конечно, ее упоительный «Цветочный дуэт» намертво прилип к рекламе «Британских авиалиний», но ведь от этого он хуже не стал, — дала Делибу еще пятнадцать минут славы и новые званые ужины, на которых он мог, поворачиваясь к соседке справа, начинать разговор привычной фразой: «Скажите, вы меня нигде раньше не встречали?»
Отнюдь не в миллионе миль от него, в Тролльхаугене, композитор Эдвард Григ также получает возможность наслаждаться жизнью несколько больше прежнего. Сейчас он трудится над подношением одному из основоположников датской литературы, некоему Людвигу Хольбергу. В 1883-м Григу исполнилось сорок лет, и норвежское правительство даровало ему пожизненную ренту, обеспечивающую приличный достаток. А стало быть, он может позволить себе немного расслабиться, чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что почти все лучшие произведения Грига были созданы уже к тридцати трем годам. Тем не менее он старательно дописывает фортепианную сюиту, названную, что и неудивительно, «Хольберг-сюитой». Затем он, разумеется, варит себе кофе. Затем, может быть, несколько мгновений смотрит в окно. Не сойти ли вниз, во двор, не простоять ли вечерок у калитки? Он снова отхлебывает кофе. Может, посмотреть еще немного в окно? Или лучше заняться этим потом, после «калитки»? И Григ опускает взгляд на свою новую фортепианную сюиту.
«Вообще-то, я мог бы… что?.. переделать ее для струнных». И переделывает.
Именно об этом позднем сочинении ЭГ Дебюсси и сказал, что оно обладает «странным, чарующим привкусом розового ликера со снегом». Вот именно. Да. Не совсем понимаю, что он имел в виду, но все-таки. (Несу, хозяюшка, несу, уже почти готово!)
А теперь приглядимся на скорую руку к головокружительным двенадцати месяцам, которым нравилось называть себя 1884-м, — впрочем, друзья именовали их просто Геком.
ЗА ГЕКА!
Совершенно верно. Геком. Замечательный год. Но что еще о нем можно сказать? Ну, можно сказать, что кой-какие удачливые мужички копали-копали землю в Трансваале и накопали себе вот та-акую кучу золота. В Лондоне тоже долго копали, но результат получился не столь роскошный — всего лишь линия Бейкерлоо. В Париже вышел первый номер «Ле Матин», и не исключено, что в нем содержалась статья о новом творении одного местного жителя по имени Огюст Роден, именуемом «Граждане Кале». Могла также присутствовать колонка редактора, посвященная непутевому пуантилизму Жоржа Сера, чье последнее полотно, «Une Baignade Asnières»
[*], именно в этом году стоило многим растяжения шеи. В Британии Джордж Бернард Шоу вступил в небольшое, но отличающееся красотою форм Фабианское общество, а между тем в добрых старых Соединенных Штатах Марк Твен обзавелся бестселлером «Гекльберри Финн».
Вернувшись в Вену, мы обнаружим, что Брамс, окончательно махнув рукой на мысли о Бетховене, представил публике новую симфонию, которую многие считают величайшей из созданных им. Ну ладно, во всяком случае, ему казалось, будто он окончательно махнул рукой и так далее. Неприятно об этом говорить, но кое-кто из критиков немедля стал называть эту симфонию «его „Героической“». УУУуууу! Ну скажите, можно ли оставаться спокойным, когда такое случается? КРИТИКИ! Не могут они, увидев новую работу, не счесть себя обязанными указать на некоторое ее сходство с какими-то другими, сходство, которое и сами-то они с трудом улавливают. «О-о, разве это не напоминает отчасти первые такты „Хорошо бы посидеть у моря!“? Ведь верно, ведь правильно? Ну точно, напоминает!» — и на следующий день статья в газете: «Это, вне всяких сомнений, ЕГО „Хорошо бы посидеть у моря!“. Сто пудов!» УУУ чтоб вас!
Ладно. Я лучше на этом и остановлюсь. Довольно сказать, что Третья симфония Брамса — это Третья симфония Брамса и только Третья симфония Брамса. Она чудесна, и говорить тут больше не о чем.
ТРИ ТОЛСТЫЕ ДАМЫ. И, Э-Э, ДОВОЛЬНО ТОЩАЯ ДЕВУШКА (СО СТРАННОЙ ГОЛОВОЙ)
1888-й. Ну очень хороший был год. Давайте, не торопясь, приглядимся к тому, что провис… на самом деле «и с плоскостопием». В заголовке должно стоять «с плоскостопием». Это можно будет исправить?
ТРИ ТОЛСТЫЕ ДАМЫ И ДОВОЛЬНО ТОЩАЯ ДЕВУШКА (СО СТРАННОЙ ГОЛОВОЙ) И ПЛОСКОСТОПИЕМ
Отлично. Простите, но, как говорится, диакон кроется в педалях. Итак, 1888-й. Очень хороший год. И если к нему, как мы было уже собрались, приглядеться, выяснится, что тут много чего произошло.
Германия сменила двух начальников: Вильгельм I скончался, как и его преемник Фред III. Теперь на месте Фреда III сидит Вильгельм II — все это смахивает на старую шахматную партию, не правда ли?
Сейчас Вильгельм II известен все больше под именем «Кайзер», или «Кайзер Вилли»; «кайзер» — это просто немецкий вариант изначального названия императора, «цезарь», — как, собственно, и русское «царь». В Лондоне началось царство террора с Джеком-потрошителем во главе, там же учреждена Футбольная лига и стала выходить в свет «Файнэншл таймс». Осталось подождать совсем немного — и кто-нибудь непременно выдаст мою любимую шуточку: «Что красное и большое видим мы по утрам?»
[♫] Замечательно. Всего лишь в прошлом году, в 87-м, Л. Л. Заменгоф изобрел эсперанто, международный язык, и, предположительно, «estras tre facile lernabla lingvo». Если вы поняли последнюю фразу, значит, наверное, так оно и есть. Вернемся, однако, в 88-й. Эмиль Золя публикует «Землю» — не на эсперанто, на французском, а Оскар Уайльд — книгу «Счастливый принц и другие сказки». Прочие события: двадцативосьмилетний Малер становится музыкальным директором Будапештской оперы; Киплинг пишет «Простые рассказы с холмов», а Ван Гог — «Желтое кресло»
[*], — что может быть лучше игры «сделай сам», не правда ли?
