– Оттащите его.
Чьи-то руки грубо дергали Эйдриана за плечи, норовя оторвать от противника. Почему они, черт подери, не разбегаются? Почему не оставят его здесь? Что толку вот так жертвовать собой ради друзей, если они просто стоят вокруг и смотрят? Он же дал им возможность спастись. Или они хотят, чтобы их убили?
Эйдриан врезал коленом в живот Листера, и оружие, глухо бухнув, выстрелило.
С секунду Листер и Эйдриан смотрели один на другого. Кто-то, быть может это был дядя Дэвид, произнес, довольно нетерпеливо:
– Ой, ну ради всего святого!
Эйдриан ощущал, как кровь стекает по его животу, точно извергнутое семя, и гадал, чья она – его или Листера.
– Вот дерьмо, – сказал он, когда Листер откатился в сторону. – Моя.
– Я не виноват! – закричал кто-то рядом. —
Он сам…
Глаза Эйдриана закатились, он упал лицом вниз.
– Простите меня, – сказал он.
Впадая в беспамятство, Эйдриан как будто услышал голос Боба, хозяина «Бараньей лопатки»:
– Глупая вы задница, сэр. Я все время держал его на мушке.
Но сознание уже покидало Эйдриана. И голос Боба, если тот и вправду прозвучал здесь, сошел на нет, растворившись в единственном звуке, который сопровождал Эйдриана во тьму, – в причитаниях Трефузиса.
Глава тринадцатая
Лицо профессора Дональда Листера висело над Эйдрианом, как огромный белый надувной шар. Эйдриан постарался раскрыть глаза пошире и вспомнить, кем бы мог быть этот самый профессор Дональд Листер. Эйдриан и не знал, что такая персона существует.
Шар сместился в сторону и разделился, подобно гигантской клетке, на два.
– Ты бы поспал, мой мальчик, – сказал Трефузис.
– Поспал, – эхом откликнулся Листер.
Два новых шара, разъединившись, окончательно исчезли из поля зрения Эйдриана.
Несколько позже он снова открыл глаза и обнаружил взирающих на него Иштвана Молтаи и Мартина Сабо. Шеи у обоих были гладенькие, без шрамов, карие глаза круглились, полные сострадания.
– Какой он бледный, Элен. Это правильно, что он такой бледный?
– Чего же еще и ждать? – ответил голос леди Элен Биффен.
Эйдриан улыбнулся.
– Спасибо, что встретили меня здесь, – сказал он. – Я всегда думал, что смерть – это еще не конец. Надеюсь, мы останемся друзьями и в вечности.
Тут он с мгновенным раздражением сообразил, что, хоть и произносит слова вполне отчетливо, звучат они только у него в голове. Губы не шевелились, гортань оставалась неподвижной. Возможно, здесь существуют особые способы общения, которые ему еще предстоит освоить. Эйдриан мысленно задержался на этой возможности и с дремотным удовлетворением подумал о том, что теперь в его распоряжении бесконечность.
Окончательно пробудившись от грез, Эйдриан ощутил некоторое неудобство. Кровать показалась ему уж больно знакомой. Туалетный столик, стоявший рядом, он видел, и совсем недавно. Опершись на локоть, Эйдриан приподнялся, чтобы оглядеться получше, и пискнул – острая боль пронзила живот. Из соседней комнаты донесся торопливый топоток. Когда изнуренный усилием Эйдриан опал на спину, его посетила мысль, что он находится в том самом номере отеля «Австрийский двор», который занимал Мартин Сабо. Да и лежит в той же кровати, на которой сидел, с перерезанным горлом, Мартин.
– Эйдриан, тебе лучше не шевелиться, – сказал Трефузис.
– Да, – прошептал Эйдриан. – Прости.
И закрыл глаза, пытаясь сформулировать вопрос, однако сама суть такового ускользнула от него, и Эйдриан заснул.
Когда же немного погодя он снова очнулся, то обнаружил сидящего у постели Трефузиса.
– С добрым утром, Дональд. Если сейчас утро.
– Да, – сказал Трефузис, – сейчас утро.
– Выходит, я жив?
– Думаю, этот вывод мы вправе себе позволить.
– Какой нынче день?
– Среда.
– Среда. И давно я здесь?
– Не более нескольких часов.
– Всего-то? – удивился Эйдриан. – А пулю из меня уже вынули?
– Пулю? Никакой пули не было.
– Но в меня же стреляли.
– Да, в тебя стреляли, но никакой пули не было.
Эйдриан поразмыслил над этим.
– Почему же мне тогда так больно?
– Ты потерял немного крови. Думаю, какое-то время живот еще поболит. Пластырь, которым заклеили рану, будет стягивать кожу.
– Есть очень хочется.
– Руди тебе что-нибудь принесет.
– Ладно, – сказал Эйдриан и снова заснул.
Два дня спустя Эйдриан сидел в люксе «Франц-Иосиф» за роялем, продираясь через бетховенский менуэт. Перед ним стояли тарелка с бутербродами и стакан пива. Посреди комнаты были сложены его чемоданы, ожидающие того, кто снесет их вниз, в вестибюль отеля. Он ощущал себя достаточно окрепшим для долгого обратного пути в «вулзли» Дональда, однако Трефузис настоял на возвращении самолетом.
Живот заживал хорошо, мелкие ранки, с которых уже сняли ватные тампоны, зарастали свежей рубцовой тканью, и теперь Эйдриан мог притрагиваться к длинному мягкому ожогу на животе, почти не морщась.
Он опустил крышку рояля, распрямился. Эта боль, которую можно только приветствовать, ясная и резковатая, как «пильзнер», – куда лучшая, чем давящая, свинцовая тяжесть чувства вины, которую он ощущал столько времени, сколько себя помнил.
В дверь с силой постучали, вошел Саймон Хескет-Харви, а за ним – лучезарно улыбающийся Листер.
– Gruß Gott, – сказал Эйдриан.
– Как наш паренек?
– Паренек в порядке, спасибо, Дикон, – ответил Эйдриан. – Ждет не дождется возвращения домой.
– Дело хорошее, – сказал Саймон.
– Хорошее, – согласился Эйдриан, нащупывая в кармане пиджака бумажник с билетом.
В верхнем зале «Бараньей лопатки» был накрыт длинный стол. Найджел, бармен, под бдительным присмотром Боба, хозяина, разливал гостям суп. Во главе стола восседал Трефузис с Эйдрианом по левую руку от него и леди Элен Биффен по правую. Мартин и Штефан Сабо, Хэмфри Биффен, Дикон Листер, Иштван Молтаи, Саймон и Нэнси Хескет-Харви – здесь были все, переговаривавшиеся и посмеивавшиеся с истерическим дружелюбием собравшихся на рождественский прием бизнесменов. Пустовал лишь один стул в самой середине стола – с той его стороны, с которой сидела леди Элен.
– Но для чего были нужны все эти сложности? – выспрашивал у Трефузиса Эйдриан. – Почему ты не мог просто рассказать мне, что происходит?
– Боюсь, было необходимо, чтобы ты действовал в полном неведении обо всем этом деле. В конце концов, Дэвид Пирси платил тебе, чтобы ты шпионил за мной. Ты верил, что работаешь на его учреждение. Так это и следовало оставить. Мы знали, что он хочет заполучить «Мендакс» для себя, – не для своей страны, но для собственного обогащения. И было лучше, чтобы ты этого не знал.
