– Ладно, – сказал Гэри, – в таком случае тебе придется подождать до конца года, тогда я все и верну.
– Да уж конечно, придется, – сказал Эйдриан. – Ах, коитус!
– Брось, ты можешь себе это позволить.
– Да я не об этом. О работе.
– О работе? Я думал, у нас тут университет.
– Да, хоть он и быстро обращается в технический колледж, – сказал, падая в кресло, Эйдриан.
– Значит, Трефузису твое эссе пришлось не по душе?
– Да нет, оно ему понравилось, в том-то все и горе, – сказал Эйдриан. – Эссе было хорошее. Произвело на него сильное впечатление. Но теперь ему угодно, чтобы я сочинил что-нибудь значительное. Что-нибудь потрясающее и оригинальное.
– Оригинальное? По филологии?
– Нет, по любому предмету. Вообще-то я, наверное, должен чувствовать себя польщенным.
Ну вот, если честно, в чем дело? Он же мог сказать Гэри правду, верно? А он соврал, просто по привычке. Что это – гордыня? Страх? Эйдриан закрыл глаза. Трефузис был прав. Прав и при этом смехотворно заблуждался.
Почему он не ощущает счастья? Дженни любит его. Гэри его любит. Мама шлет ему деньги. Дядя Дэвид шлет ему деньги. Сейчас майский триместр его первого университетского года. Погода прекрасная, экзамены сдавать не нужно. Все сложности позади. Кембридж в его распоряжении. Он уже решил, что останется здесь после выпуска, будет преподавать. Все, что от него требуется, – заучить наизусть побольше хороших эссе и выпаливать их трехчасовыми порциями. Трефузис, слава богу, экзаменов не принимает.
Он повесил Джереми, свой блейзер, на Энтони, вешалку.
– Давай гренки есть, – сказал он. – Хант-Наперсток прислал.
II
– А теперь, джентльмены, – произнес президент Клинтон-Лейси, – мы переходим к вопросу о МНИ и внештатных сотрудниках. Интересно было бы знать…
Гарт Мензис, профессор гражданского права, закашлялся в окружившем его густом облаке дыма, который извергала трубка Манро, казначея колледжа.
– Извините, господин президент, – сказал он, – насколько я помню, мы все согласились с тем, что не будем курить на заседаниях совета.
– Что ж, это определенно верно. Адмирал Манро, вы не могли бы?..
Манро пристукнул трубкой по столу и смерил Мензиса взглядом, полным кромешной злобы. Мензис улыбнулся и перебросил леденец от одной щеки к другой.
– Благодарю вас, – произнес Клинтон-Лейси. – Итак. МНИ и внештатные сотрудники. Как хорошо известно всем присутствующим, в последнее время…
Манро шумно потянул носом воздух.
– Извините, господин президент, – сказал он. – Только ли я один улавливаю стоящий в этой комнате тошнотворный запах мяты?
– Э-э?..
– Да, действительно, запах крайне неприятный. Интересно было бы знать, откуда он взялся?
Мензис с сердитым видом вынул изо рта леденец и уронил его в пепельницу перед собой. Манро блаженно улыбнулся.
– Благодарю вас, – произнес Клинтон-Лейси. – Коллеги, перед нами стоит проблема сохранения работы с аспирантами на прежнем уровне. Как вам известно, существует немалое число младших научных исследователей и внештатных сотрудников, пользующихся нашими грантами и пособиями. И вы, разумеется, хорошо осведомлены о том, какие установившиеся в нашей экономической системе ветра дуют в нашу сторону со стороны Вестминстера.
Адмирал Манро демонстративно передвинул пепельницу к середине стола, давая понять, что мятный запах все еще донимает его.
Алекс Кордер, теолог, сидевший на дальнем от президента конце стола, испустил резкий смешок.
– Варвары, – сказал он. – Все они варвары.
– Правительство, – продолжал Клинтон-Лейси, – обоснованность доктрин которого мы здесь обсуждать не будем, определенно заняло в отношении университетов позицию, которая не может не внушать нам тревогу.
– Премьер-министр происходит из академической среды, – сообщил Кордер.
Брови Гарта Мензиса поползли вверх.
– Я уверен, никто не стал бы обвинять премьер-министра в наличии у нее научной предубежденности.
– Это почему же? – поинтересовался Манро.
– Ладно, каковы бы ни были ее предположительные пристрастия, – сказал Клинтон-Лейси, – в правительстве утвердилось мнение, что отделения гуманитарных наук с их чрезмерно высоким конкурсом абитуриентов следует, э-э, притормозить, оказав дополнительную поддержку дисциплинам, которые способны более продуктивно… о! Профессор Трефузис!
Трефузис со свисающей с губы сигаретой стоял в дверях, с некоторой озадаченностью озираясь по сторонам – словно был не вполне уверен, что попал в нужную комнату и на нужное заседание. Полный неодобрения взгляд Мензиса, похоже, успокоил его; Трефузис вошел и скользнул в пустое кресло рядом с адмиралом Манро.
– Итак, Дональд, с сожалением должен отметить, что вас опять что-то задержало, – произнес Клинтон-Лейси.
Трефузис молчал.
– Надеюсь, ничего серьезного?
Трефузис приветливо улыбнулся всем присутствующим.
– Надеюсь, ничего серьезного? – повторил президент.
Трефузис, осознав, что к нему обращаются с вопросом, расстегнул куртку, выключил висящий на поясном ремне плеер и снял наушники.
– Простите, магистр, вы что-то сказали?
– Ну хорошо, да… мы обсуждали сокращение средств, выделяемых гуманитарным наукам.
– Гуманитарным наукам?
– Вот именно. Итак..
Мензис закашлялся и пододвинул пепельницу к Трефузису.
– Спасибо, Гарт, – сказал Трефузис, стряхивая с сигареты пепел и снова затягиваясь. – Вы очень любезны.
Президент стойко продолжал:
– В течение по меньшей мере ближайших двух лет мы будем испытывать недостаток в средствах, что не позволит принимать новых младших научных исследователей на отделение гуманитарных наук.
– Ах, как это печально, – произнес Трефузис.
– Вас не тревожит судьба вашего отделения?
– Моего отделения? Мое отделение занимается английским языком, магистр.
– Вот и я о том же.
– Какое же отношение имеет английский язык к «гуманитарным наукам», что бы те собою ни представляли? Я занимаюсь наукой точной, филологией. А мои коллеги – другой точной наукой, анализом литературы.
– Что за дребедень, – сказал Мензис.
– Нет, ну зачем же так сразу обзывать мою науку потаскухой, пусть даже и райской? – удивился Трефузис.
– Профессор Трефузис, – сказал Мензис, – здесь происходит протоколируемое заседание взрослых людей. Если вы не в состоянии вести дебаты в рамках приличий, то вам, возможно, лучше удалиться.
