И сразу же возникла идея, по своей эффектности превосходящая
первоначальную — просто предстать на пороге. Предстать-то предстанешь, а ну как
не застанешь дома? Да и провинциальной бесцеремонностью отдает. Опять же зачем
ехать, если падение (которое одновременно и головокружительный взлет)
произойдет здесь, на этой катафалкообразной кровати с резными столбиками и
тяжелым балдахином? А телефонировать — это современно, элегантно, столично.
Петин отец — врач, у него дома обязательно должен быть
аппарат.
Коломбина взяла со столика изящную брошюру «Московские
телефонные абоненты» и — надо же — сразу раскрыла ее на букве «Л». Вот,
пожалуйста: «Теренций Савельевич Лилейко, д-р медицины — 3128». Разве это не
перст судьбы?
Она немножко постояла перед лакированным ящиком с блестящими
металлическими кружками и колпачками, сконцентрировала волю. Отчаянным
движением покрутила рычажок, и когда медный голос пропищал в трубку:
«Центральная», быстро произнесла четыре цифры.
Пока ждала, вдруг сообразила, что заготовленная фраза для
телефонного разговора не годится. «Какой сибирский снег? — спросит Петя. —
Кто это говорит? И с какой стати я должен с вами, сударыня, что-то делать?»
Для куражу раскрыла купленный на вокзале костяной японский
портсигар и закурила первую в жизни папиросу (пахитоска, которую Маша Миронова
один раз зажгла в пятом классе, не в счет — тогда она еще понятия не имела, что
табачный дым полагается вдыхать). Оперлась локтем о столик, повернулась к
зеркалу чуть боком, прищурила глаза. Что ж — недурна, интересна и даже,
пожалуй, загадочна.
— Квартира доктора Лилейко, — послышался в трубке
женский голос. — Кого вам угодно?
Курильщица немножко растерялась — почему-то была уверена,
что подойдет непременно Петя, однако тут же выругала себя. Какая глупая!
Разумеется, он живет не один. Там и родители, и прислуга, и еще, возможно,
какие-нибудь братья и сестры. Получалось, что, в сущности, она знает о нем
совсем немного: что он студент, пишет стихи, замечательно говорит о красоте
трагической смерти. И еще что целуется он гораздо лучше, чем Костя Левониди,
бывший будущий жених, решительно отставленный за скучную положительность и
приземленность.
— Это знакомая Петра Теренциевича, — пролепетала
Коломбина самым тривиальным манером. — Некто Миронова.
Через минуту в трубке зазвучал знакомый баритон с
обворожительной московской растяжкой:
— Хелло? Это госпожа Миронова? Помощница профессора
Зимина?
К этому моменту обитательница шикарного нумера уже взяла
себя в руки. Пустив в раструб аппарата струйку сизого дыма, прошептала:
— Это я, Коломбина.
— Кто-кто? — удивился Петя. — Так вы не
госпожа Миронова с кафедры римского права?
Пришлось пояснить непонятливому:
— Помнишь беседку над Ангарой? Помнишь, как ты называл
меня «Коломбиной»? — И сразу после этого отлично встала дорожная
заготовка. — Это я. Как сибирский снег на голову. Приехала к тебе. Делай
со мной, что хочешь. Знаешь отель «Элизиум»? — После звучного слова она
сделала паузу. — Приезжай. Жду.
Проняло! Петя часто задышал и стал говорить гулко —
вероятно, прикрыл трубку ладонью.
— Машенька, то есть Коломбина, я ужасно рад, что вы
приехали… — Они и в самом деле были в Иркутске на «вы», но сейчас это
обращение показалось искательнице приключений неуместным, даже
оскорбительным. — Действительно, как снег… Нет, то есть это просто
замечательно! Только прибыть к вам сейчас я никак не смогу. У меня завтра
переэкзаменовка. Да и поздно, маменька пристанет с расспросами…
И дальше залепетал что-то уж совсем жалкое о проваленном
экзамене и честном слове, данном отцу.
Отражение в зеркале захлопало светлыми ресницами, уголки губ
поползли книзу. Кто бы мог подумать, что коварный соблазнитель Арлекин перед
любовной эскападой должен отпрашиваться у маменьки. Да и зря потраченных
пятнадцати рублей было ужасно жалко.
— Зачем вы в Москву? — прошептал Петя. —
Неужто специально для того, чтобы свидеться со мной?
Она рассмеялась — получилось очень хорошо, с хрипотцой. Надо
полагать, из-за папиросы. Чтобы не слишком заносился, сказала загадочно:
— Встреча с тобой — не более чем прелюдия к иной
Встрече. Ты меня понимаешь?
И продекламировала из Петиного же стихотворения:
Жизнь прожить, как звенящую строчку.
Не колеблясь, поставить в ней точку.
Тогда, в беседке, прежняя, еще глупенькая Маша со счастливой
улыбкой прошептала (теперь стыдно вспомнить): «Это, верно, и есть счастье».
Московский гость снисходительно улыбнулся: «Счастье, Машенька, это совсем
другое. Счастье — не мимолетное мгновение, а вечность. Не запятая, а точка». И
прочел стихотворение про строчку и точку. Маша вспыхнула, рывком высвободилась
из его объятий и встала на самый край обрыва, под которым вздыхала темная вода.
«Хочешь, поставлю точку прямо сейчас? — воскликнула она. — Думаешь,
испугаюсь?»
— Вы… Ты это серьезно? — прозвучало в трубке
совсем уж тихо. — Не думай, я не забыл…
— Еще бы не серьезно, — усмехнулась она,
заинтригованная особенной интонацией, прозвучавшей в Петином голосе.
— Одно к одному… — зашептал Петя
непонятное. — Как раз и вакансия… Рок. Судьба… Эх, была не была… Вот что…
Давайте, то есть давай встретимся завтра, в четверть девятого… Да, именно в
четверть… Ну где бы?
Сердце Коломбины забилось быстро-быстро — она попыталась
угадать, какое место назначит он для свидания. Парк? Мост? Бульвар? А заодно
попробовала сосчитать, по средствам ли будет оставить за собой нумер в
«Элизиуме» еще на одну ночь. Это выйдет тридцать рублей, целый месяц жизни!
Безумие!
Но Петя сказал:
— Подле Ягодного рынка на Болоте.
— На каком еще болоте? — поразилась Коломбина.
— На Болотной площади, это близко от «Элизиума». А
оттуда я повезу тебя в одно совершенно особенное место, где ты повстречаешь
совершенно особенных людей.
Он произнес это так таинственно, так торжественно, что
Коломбина не испытала и тени разочарования — наоборот, явственно ощутила тот
самый волшебный «трепет без конца» и поняла: приключения начинаются. Пусть не
совсем так, как ей представлялось, но все же в Город Грез она приехала не зря.
До поздней ночи сидела в кресле у распахнутого окна, кутаясь
в плэд, и смотрела, как по Москве-реке плывут темные баржи с покачивающимися
фонариками.
Было ужасно любопытно, что это за «особенные люди» такие.
