Представитель власти удивленно посмотрел на конвоируемого.
– Почему ж не сразу к Господу Богу? – в его тоне послышался сарказм.
Потемкин замолчал.
Он миновали монастырь, церковь и свернули к неприметному зданию, приткнувшемуся у северной стены усадьбы князя.
Алексу очень не понравилось, что его сразу повели в подвал. Охранники остались снаружи. Внутрь двинулись только они вдвоем с представителем тайной полиции.
Их ждали.
Невысокий полноватый серб в нетипичном для этого места чиновничьем европейском сюртуке вел неспешную беседу с пожилым монахом аскетичного вида.
– Привел?
Кабадах поклонился.
Потемкин без приглашения плюхнулся на свободный табурет. Сил не оставалось.
Монах присел за стол. Чиновник жестом отпустил запыленного конвоира и тоже уселся.
– Ну?
Алекс удивленно уставился на следователя.
Тот замолчал. Пауза затянулась.
Глаза следователя начали медленно складываться в узенькие щелочки.
– Молчим?
Потемкин не выдержал:
– Вы, может быть, представитесь? И спросите по-человечески, без мхатовских пауз и загадочных поз?
Серб слегка смутился такой отповедью, но предложение принял:
– Я – Младен. Младен Жеврич.
Видимо, это имя было известно в народе. По крайней мере, назвавшийся серб рассчитывал, что произведет впечатление.
– Петр Николаевич Джанкович.
Жеврич подвинул свой табурет поближе к Алексу.
– Джанкович… Брат Карабариса… Что же ты, Петр, делал на побережье?
Ответ был очевиден:
– К брату ехал.
Серб ухмыльнулся. Монах неторопливо конспектировал услышанное, поскрипывая обрезком пера.
– Тургер твоего брата не любит. Это – да… Но не настолько, чтобы устраивать охоту по всей бухте.
Жеврич склонился к лицу парня. Пронзительные карие глаза впились с лицо.
– Что ты сделал такого, что турки за тебя полтысячи пиастров обещают? Тургер просит Салы-ага о тысяче солдат для того, чтобы взять тебя. И, скорее всего, он их получит. Вот, что интересно. Так объясни же…
Его прервали. Дверь распахнулась от удара ноги. В комнату ввалился низенький лысоватый крепыш, одетый в типичную для небогатого крестьянина одежду. Картину дополнял линялый пыльный плащ, кнут за поясом и потертый посох в правой руке.
– Заканчивай ломать комедию, Младен. Это – он!
Крепыш жестом приказал монаху покинуть помещение. Священнослужитель послушно сложил перо и вышел. Незнакомец тут же подлетел к слегка ошарашенному Потемкину и рявкнул ему в лицо:
– Как это понимать, сударь?
– Простите?
В глазах вошедшего мелькнуло раздражение, но он сдержался.
– Спрашиваю, как понимать мне ваше поведение, сударь? Исчезли на месяц, документы, багаж, люди – все дьявол знает где! Вас уже списать собрались. Федор Васильевич письмо к матери составлять начал, а вы живой и целый у брата гостите? Если к туркам попали, то какого дьявола никого не послали к Младену, когда освободились? Или забыли своего связного?
Он нервно поигрывал вышитой кисточкой на кнуте. Затем внезапно бросил все, порывисто обнял, приподняв с табурета. Алекс застонал от боли в руке и боку. Крепыш ойкнул, опустил на место, лицо незнакомца перекосила гримаса сочувствия.
– Младен рассказал мне, что вас пытали. Турки в этом сущие варвары. Никаких законов и договоренностей не признают. Сам два раза от них чудом уходил.
Он пододвинул себе табурет и плюхнулся рядом.
– Что ж ты молчишь, Петр Николаевич?
Младен по знаку незнакомца уже доставал из шкафа пузатый кувшин и плетеную корзинку с сыром и хлебом.
Потемкин решился на вопрос:
– Вы кто?
Незнакомец удивленно нахмурился:
– Что? Как это понимать?
– Я… Меня пытали… Били… Я память потерял. Не все, но очень многое не помню.
Крепыш выслушал это с непроницаемой миной. Очевидно, что перед Алексом сидел не тот человек, который способен впечатлиться описанием чужих страданий. Пока Потемкин выкладывал перед слушателями выработанный вариант собственных злоключений, собеседник хладнокровно чистил лук и перебирал куски лепешки. В конце рассказа он выглядел лишь слегка озадаченным.
– Так даже? Дьявол! От этих чертей всего можно ожидать, но пытать союзника?! Азиаты!
Тон сказанного не понравился Алексу. Показалось, что ему не поверили.
– И все же, кто вы?
Крепыш церемонно представился:
– Я – Конрад Белли… мы с вами коллеги, в некотором роде… Где вы и кто вы, объяснять не надо, надеюсь?
– Нет. Тут брат все прояснил.
Белли вернулся к сервировке нехитрого стола. Младен под впечатлением рассказа слишком увлекся слушаньем и предоставил ему право распоряжаться в своем кабинете.
Конрад усмехнулся:
– Уф… Снял с души камень. Младен, выйди на минутку, будь другом.
Когда дверь за сербом закрылась, он стремительно подошел к юноше и негромко спросил:
– А то, что ты сделать должен, помнишь?
Алекс сделал самую наивную рожицу, которую смог:
– Вот этого, хоть убей. Видимо, так старался не проговориться, что сам выжег из памяти.
Белли отстранился. Тонкие губы его растянулись в легкой улыбке, глаза прищурились. Алекс мог бы поклясться, что уже видел эту ухмылочку. Точно! Так же на своих собеседников в фильмах поглядывал Брюс Уиллис. Идиотское наваждение! Потемкин встряхнул головой, отгоняя неуместные ассоциации.
Конрад медленно прошелся по комнате, остановился, опять походил и выдал вердикт на услышанное:
– Возможно. Всяко на земле бывает…
Юноша тут же ухватился за протянутую ниточку:
– А вы, Конрад, меня не просветите?
Шпион снова улыбнулся. На этот раз не так делано, но все равно холодновато.
– Увы, мон шер. Тут я бессилен. Задания у нас разные, еще в Питере полученные. Тебе неизвестно мое, мне – твое. Так безопасней для нас обоих и для дела в целом.
– Да уж…
Алексей нервно забарабанил по столу пальцами. В голове крутились слова совершенно неуместной здесь песенки.
– Да уж… солнышко, солнышко жгучее, колючки, колючки – колючие.
Конрад удивленно наклонил голову, силясь понять, что собеседник имеет в виду, и Алексу пришлось, улыбаясь, объяснять, что это всего лишь засевшая в голове приставучая присказка из старой песенки.
