– Мы подохнем тут… – тихо пробормотал Иван. – И никто не узнает…
Немец тихо кивал, словно бы понял, о чем речь.
Лопухин снова взглянул на карту.
– Я даже не знаю, сколько времени прошло. Может, они уже ушли. Со стоянки снялись и ушли. А может… все может быть.
Иван потянул немца за ремень, распустил стягивающие петли. Доктор принялся яростно растирать затекшие запястья. Он дул на руки, плакал, и слезы чертили бороздки по его грязному лицу.
А Лопухин привалился спиной к дереву и безразлично смотрел на пасущихся перед ним животных.
Что-то мешало. Сидеть было неудобно, Иван порылся в кармане и выудил небольшую железку.
– А… Старый знакомый…
На ладони лежал медальон.
– Что ж ты?.. – Иван покачал головой. – Не справился?
С чем должен был справиться маленький кусочек металла? Почему? Лопухин не задумывался. Он готовился умереть. На него опустилось ватное облако равнодушия. Воля к жизни оставила Лопухина. Казалось, что ничто уже не имеет значения.
Он сжал медальон в ладонях, прижал к груди и закрыл глаза.
Долго ли продолжалось это беспамятство или нет, сказать было трудно. Очнулся Лопухин, когда кто-то взял его за руку и принялся дергать. Иван открыл глаза и долго пытался понять, что происходит. Наконец сознание полностью вернулось к нему.
– Чего надо-то, немчура? Чего не ушел?
Доктор дергал его за руку и испуганно оборачивался на поляну. Было темно.
«Весь день проспал», – сообразил Иван.
– Wolf! Wolf! – испуганным шепотом бормотал доктор. – Wolf!
Лопухин с трудом поднялся и увидел… На поляне, ярко освещенной лунным светом, стояли волки. Четверо. Трое взрослых и один молодой, уже не волчонок, но подросток, недавно вставший на охотничью тропу.
«Наган» сам прыгнул Ивану в руку.
Волки стояли полукругом. Светящиеся глаза сверлили двух измученных людей пристально. Зло.
– Вон пошли! – неожиданно для самого себя громко крикнул Лопухин. – Вон пошли!
Волки глухо зарычали.
Иван поднял «наган», но удержался. Стрелять в воздух?.. Или?.. Он прицелился в ближайшего волка. Тот, будто поняв угрозу, легкой тенью ушел в сторону. За кусты. Оттуда только глядели лютой злобой глаза…
Иван перевел прицел на другого. Но…
Поляна была пуста. Волки исчезли так же незаметно, как и появились.
Лопухин усмехнулся, потом захохотал, заливисто, от души. И, повинуясь неведомо откуда взявшемуся желанию, выстрелил вслед убежавшим хищникам.
– Рано пришли! Рано! Живой! Я еще живой! – Он толкнул доктора. – Пошли! Сожрут к черту… Пошли! Идем, значит, живы…
И снова потянулся лес.
33
Хутор не был заброшенным. Просто старым. Молодые деревья уже вплотную подобрались к забору, небольшое поле заросло травой. Только за огородом явно кто-то присматривал, регулярно пропалывал, окучивал картошку. Неподалеку от дома стоял покосившийся сарай с просевшей крышей. Еще дальше, почти в лесу, стояла небольшая избушка, может быть, баня.
Иван с доктором лежали на границе леса.
– Никого не видно. Давно уж. Спят, что ли?..
Лопухин посмотрел на немца. Тот, отмывшийся в ручье, выглядел почти по-человечески. Даже взгляд подслеповатых глаз не был таким затравленным, как вчера.
Утром Ивана отпустило. Неожиданно стало легче. Невидимый обруч перестал давить на лоб. Лопухин по-прежнему не мог точно припомнить события последних дней, не знал точно, сколько прошло времени, но, по крайней мере, ему хотелось жить. Апатия, равнодушие и усталость куда-то ушли. Остались там, на поляне с волками.
Вместе с желанием жить появился голод.
Утром они сделали остановку у ручья. Там они вымылись, и Иван долго изучал карту, стараясь разобраться в пометках, которые делал покойный капитан. Потом, определившись с направлением, военкор вел немца по лесу, и через несколько часов они вышли к хутору.
Которого на карте почему-то не было.
Иван с досадой покосился на планшет. Что за ерунда, в самом деле?
– Делать нечего. Пойдем. – Лопухин поднялся.
Немец ухватил его за рукав.
– Stehe auf. Gehe. Dort das Essen.
Доктор выглядел неуверенно. И Иван уже подумал, как бы не пришлось снова хвататься за «наган». Но нет. Немец поднялся и, сложив руки за спиной, пошел вперед.
Пока шли к ограде, Лопухину все время казалось, что вот-вот, прямо сейчас, в них кто-то целит, приложившись щекой к теплому прикладу винтовки. Вот оттуда, из темного чердачного окошка с выбитым стеклом. Чувство было настолько реальным, что Иван начал пригибаться, прячась за доктором.
Однако никто не выстрелил. И даже собака не встретила их злым лаем. Будка стояла пустой.
Приблизившись к калитке, немец обернулся.
– Вперед… – Иван мотнул головой. – Вперед…
Калитка жалобно скрипнула и упала на землю.
– Да… Дверь, оказывается, прилагательна… – пробормотал Лопухин.
Они осторожно подошли к дверям. Иван отодвинул немца и постучал.
– Хозяева! Есть кто дома?
Он снова грохнул кулаком. Дом отозвался глухим эхом. Словно ударили по огромному роялю.
– Чертовщина… – пробормотал Лопухин и потянул за ручку.
Дверь отворилась легко, без скрипа.
Внутри было сухо, стоял густой, терпкий запах трав. Чистенько, прибрано. Посреди дома огромная русская печь. Стол. Какие-то горшки. И фотографии на стенах.
Протиснувшись в дверь, немец остановился и замер. Иван глянул непонимающе. Доктор настороженно смотрел на противоположенную стену.
Лопухин посмотрел туда и вздрогнул.
Как он не заметил его сразу?.. То ли потому, что этот образ уже стал привычным, естественным, частью повседневной жизни? Как воздух, как возможность жить…
Со стены, с огромного портрета, такого Иван и не видел никогда, на них с внимательным прищуром и едва заметной улыбкой в пышные усы смотрел Сталин.
Лопухин выпрямился, развернул плечи. Все получилось словно само собой. Он поправил ремень, заправил рубаху и вдруг ощутил, какой он грязный и изодранный. Даже стыдно стало.
Немец кашлянул. Иван вздрогнул и оглянулся. Доктор смотрел в сторону. На стол.
Картошка в мундире. И соль.
В животе заурчало, будто стая котов, учуявших валерьянку.
Никогда в жизни Лоухин не ел ничего более вкусного, чем та картошка, которую они чистили дрожащими руками.
Когда первый голод прошел, Иван осмотрелся более внимательно. Кроме портрета Сталина, на стенах висели фотографии. Вот большая семья. Потом бравый казак: фуражка заломлена набок, кудрявый чуб, шашка, все как положено. Рядом молодая женщина, платок, руки аккуратно сложены на коленях. Не улыбается, смотрит серьезно, даже торжественно. Вот полуголые люди работают лопатами. Улыбки. Какой-то канал… История.
