— Что случилось? — спросил он, выруливая на дорогу. — На вас просто лица нет!
— Я там в школе убил немца.
_?
— Да-да, пока вы ездили за продуктами. Я пошел по лестнице вниз. Смотрю — а тут он поднимается мне навстречу… Обер-лейтенант, эсэсовец… И давай он за мной по всей школе гоняться… Ну я его тут же и шлепнул, а он, оказывается, когда-то в этой школе учился, вы представляете? И даже в 1939 году ее с золотой медалью окончил. Рудольф Бергов — вот как его звали, а это вот все, что я у него забрал, — и Петр предъявил Остапу с Нанавой свои трофеи. — Сентиментальный, однако, даром что эсэсовец. Приехал на родную школу взглянуть, а может быть, искал помещение для штаба или чего-нибудь еще… — стараясь казаться спокойным, закончил он свой короткий рассказ.
Они успели свернуть с улицы влево, когда позади них возле самой школы, откуда ни возьмись, появился немецкий легкий танк и дал им вслед пулеметную очередь.
* * *
— А мы, — стараясь также выглядеть непринужденным, но все время оглядываясь назад, прокричал ему Остап, — нашли склад, а там все вверх дном перевернуто, но кое-что мы все-таки там взяли. Нанава вино даже какое-то свое грузинское нашла… Несколько ящиков! Видно, с вином никто не захотел связываться, вот они там его и бросили…
— Какое вино, Нанава?
— Киндзмараули, — ответила та, — это такое сухое вино…
— Вот как бывает! — восхитился Остап. — А я всегда думал, что вино мокрое! Ха-ха!
Проехав через большой пустырь, они оказались возле железной дороги и проехали под ней через небольшой, однако выложенный камнем подъезд. Затем, оказавшись среди каких-то деревянных домишек, опять куда-то повернули и вдруг оказались возле самого тюремного замка, от ворот которого к ним наперерез вдруг бросился какой-то пожилой майор с петлицами войск НКВД.
— Стойте, стойте! — закричал он, придерживая на бегу обеими руками фуражку, которая так и норовила свалиться с его совершенно лысой и потной головы. — Вы куда? Вас же ко мне должны были прислать…
— Я старший лейтенант Петр Скворцовский, офицер связи из штаба обороны города. Имею приказ отходить вместе со всеми на правый берег Суры. Вот мы и отходим…
— Никуда вы не отойдете, — закричал майор, — пока мне не поможете! Я начальник этой тюрьмы. С утра прошу прислать мне команду для ликвидации собранных здесь особо опасных преступников, а у меня даже мою собственную тюремную охрану забрали! Говорят, пришлем вам людей, а их все нет и нет…
— И что же вы мне предлагаете?
— Я не предлагаю, а приказываю вам, лейтенант, немедленно, я повторяю, немедленно поступить в мое распоряжение и идти со мной выполнять приказ по уничтожению отъявленных врагов нашей Родины: немецких агентов, предателей-власовцев, фашистских наймитов и диверсантов. Вы понимаете, что будет, если сейчас же их не уничтожить? Они же опять к немцам придут и нам такое устроят…
— А почему же их тогда не эвакуировали?
— Какая там эвакуация?! Вы что, в своем уме? Их, понимаете ли, надо, необходимо всех немедля расстрелять, а вы какую-то мне чушь несете… Эвакуация! Смерть за смерть! Кровь за кровь! Они же все предатели Родины, вы что, не понимаете?!
— Ну раз предатели… — лейтенант Скворцовский вылез из джипа и подошел к майору. — Приказывайте…
— Мне будут нужны все ваши люди, — затараторил обрадованный майор, вытирая большим клетчатым платком вспотевший от жары лоб. — А то у меня всего лишь два стрелка военизированной стрелковой охраны и те женщины в годах, — и он указал на двух женщин в мешковатой форме тюремной охраны с двумя какими-то странно большими автоматами в руках, которые они держали как грабли.
— Нет, Нанава пусть останется здесь, в машине, — заявил Петр, — и дежурит с пулеметом у входа, а то мы видели немцев всего лишь в километре отсюда. Как бы они и сюда к нам не пожаловали. — Майор согласно кивнул головой, и они пошли в тюремное помещение, где по сравнению с жаркой духотой летнего знойного дня было настолько прохладно, что у лейтенанта Скворцовского по коже пробежал озноб.
По дороге майор объяснял:
— У нас тут самые отпетые. Три этажа, 36 камер, в них что-то около 900 человек. Нам привезли четыре ящика гранат, но я, честно говоря, не знаю, как ими нужно пользоваться. У них по два кольца, и я не знаю, какое из них снимать первым.
«Ага, — сообразил Петр, — это те самые гранаты, что выпускала здесь местная промышленность. Сначала у них выдергивается кольцо возле рукоятки, потом им надо дать немного постоять, а уж потом можно выдергивать кольцо, покрашенное красным, и тогда бросать…»
В коридоре, где находились камеры, стоял громкий крик, заключенные били в двери чем-то тяжелым и вопили на разные голоса: «Открывайте, открывайте! Лучше выпустите, а то мы вам покажем… За члены будем вешать на фонарях! Хайль Гитлер! Сталин капут! Спасите, у меня жена и дети…»
«Интересно, как только все они там поместились», — успел подумать старший лейтенант за то время, пока они готовили к действию гранаты. Когда все было готово, майор объяснил им, что нужно будет делать:
— Открываем окошко для раздачи пищи и бросаем туда гранаты, после чего входим и расстреливаем всех, кто там уцелел!
— Мы так и до ночи не управимся! — возразил ему Петр. — Сначала мы их, а потом немцы нас! Я думаю, что будет достаточно одних гранат, тем более что в них такая начинка, — вспомнил он, что рассказывали в штабе про эти самодельные гранаты, — что достаточно одной царапины от осколка, чтобы отправить человека на тот свет.
— Вот как? Ну ладно! Тогда открываем и бросаем. По команде начали: раз, два…
Однако едва только майор распахнул первое окно, как из него наружу полезли десятки рук, за которыми виднелись лица арестантов и их распяленные в крикерты. На пальце у Петра в это время уже было второе кольцо, снятое им с гранаты, и она громко зашипела у него в руках.
— Стреляй, стреляй! — крикнул он женщине с автоматом, и та, почти не целясь, дала по окошку очередь. Руки исчезли. Наступила полная тишина, а Петр вспомнил про свою гранату и тут же сунул ее в окно, которое майор моментально захлопнул и запер.
Сразу после этого позади двери жахнуло так, что Петру показалось, что она сейчас слетит с петель! Из всех щелей ударило вонючим дымом, а крики в камере стали еще громче. Впрочем, что там кричали, было, к счастью, уже не разобрать. Петр взял и проводил внутрь камеры еще две гранаты, после чего бросил туда еще и заранее приготовленную начальником тюрьмы горящую бутылку с бензином.
В точно таком же порядке действовали они и дальше! Начальник тюрьмы открывал окно, женщины поочередно стреляли из автоматов, рядовой Невздаймино-га подносил гранаты, а старший лейтенант Петр Скворцовский бросал их в камеры. По коридорам пополз вонючий удушливый дым, а крики в камерах слились в один нечеловеческий яростный вой. Возле двух последних камер Остапа начало тошнить, а одна из женщин-стрелков потеряла сознание.
