В этих условиях коммунистические специалисты по идеологии оказались в некоторой растерянности. Литературный пиар-проект под названием соцреализм к этому времени уже окончательно дал дуба. Точнее, литераторы продолжали клясться его именем аж до самой перестройки. Но этот жанр сделался местом обитания уже откровенных халтурщиков. Не о нем речь. После XX съезда идеологи просто не знали, «куда гнать зайца». В самом деле. «Оказался наш Отец не отцом, а сукою» (А. Галич). Мало того что трудно переключиться на полном ходу. Было непонятно – на что же переключаться? К тому же Сталин все-таки разбирался в литературе, чего никак не скажешь о Хрущеве. Да и не до того ему было. Он только и успевал бороться за личную власть – в промежутках между стучанием ботинком по трибуне ООН, посадкой кукурузы и прочими подобными народными забавами
[41]
.
В этом-то и причина «оттепели». Люди, сидящие на ответственных постах в редакциях и издательствах, просто не поняли – чего в нынешних условиях можно, а чего все-таки нельзя. И стали действовать на свой страх и риск. Так и появились в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына и многое другое. Вспомнили о Есенине и о других полузабытых авторах двадцатых. К слову, их до этого не запрещали, а замалчивали. Это большая разница. Запрещены, к примеру, были работы Троцкого. Они были изъяты из библиотек, за их хранение было можно очень дорого поплатиться. А книжки Есенина свободно продавались в букинистических магазинах всю сталинскую эпоху. Особенно в послевоенном Ленинграде, где букинистические магазины были набиты книгами из вымерших в блокаду квартир. У меня дома хранится неплохая коллекция книг двадцатых годов издания, купленных отцом в послевоенные годы.
А то, что Есенина и других авторов не печатали... Это вопрос интересный. Вряд ли Сталин лично определял, кого печатать, кого не очень. Напомню, что Маяковского «подняли на щит» после письма Лили Брик. У Есенина таких заступников не оказалось. Есть подозрение, что большие люди из ССП просто не горели желанием потесниться на Парнасе.
А с воцарением Хрущева как раз случилось безвременье – как идеологическое, так и литературное. Смена поколений. Вот и вспомнили про старых авторов.
* * *
«Оттепель» продолжалась недолго. Идеологи пришли в себя от шока. Им ведь тоже хотелось кушать – а для этого следовало доказывать собственную полезность. Они наконец уловили дух времени. А он, этот дух, был весьма гнусным. Партийная элита стала существовать ради самой себя. Завершающим штрихом было устранение непредсказуемого и беспокойного Хрущева. Теперь главной задачей являлось сохранять существующее положение вещей. А для этого не следует гнать волну. Не делать резких движений. Пусть все идет как идет.
Вот эти требования и стали предъявлять к литературе. Не надо шума. Не следует касаться беспокоящих тем. Самое лучшее – сглаживать углы и обходить опасные места.
Но дело-то в том, что любое хорошее произведение вызывает шум! Особенно в тогдашнем Союзе, где, с одной стороны, к книгам относились серьезно, с другой – безраздельно господствовал реализм. Этот стиль описывает все-таки окружающую действительность, а не выдуманные миры и не дебри подсознания. А описание реального мира всегда кому-нибудь да не понравится. А потому... Не стоит обострять.
Заметим, что это происходило не только по «партийной команде». Союз писателей постепенно также превращался в самодостаточную структуру. Прямой зависимости издательских планов от читательского спроса не существовало. Власть тоже требовала не действенной пропаганды художественным словом – как при Сталине, – ее устраивала и бессмысленная трескотня на «коммунистическую» тему.
В общем, нужно было лишь соблюдать правила игры. То есть не высовываться и не гнать волну. Вспомним книгу Сергея Довлатова «Ремесло». В ней писатель рассказывает о своей работе литературным сотрудником в журнале «Костер». Он, а не партийный чиновник «отшибает» рукописи молодых авторов. Как в других изданиях «отшибают» его. Почему? Потому что все равно «не пойдет». Редактору не нужно лишней головной боли, это повредит его карьере. И при чем тут партийный диктат? Сегодня в США мало безумцев, которые решатся напечатать книгу против феминизма. Хотя в Америке не существует никакой идеологической цензуры. Но и лишних проблем тоже никому не нужно. Тем более что в СССР все издательства были государственные – то есть от продажи изданных книг не зависели. Соответственно, не зависела от продаж и зарплата работников. Вот и получилось, что получилось. То есть хорошие авторы все равно пробивались. Но система все больше и больше подталкивала поглядывать «налево». За бугор. Но там все тоже было не так просто...
Борис Пастернак. Попытка к бегству
Свободы захотели?
Любой писатель является горячим сторонником творческой свободы. Кому нравится, когда над тобой стоит кто-то, кто диктует – как писать и что писать. Правда, чаще всего оказывается, что творческие люди ценят эту самую свободу исключительно для себя. Но в любом случае – рамки никому не нравятся.
В сталинские времена с творческой свободой было неважно. Как в армии туго со свободой личной. К тому же послевоенные реалии обострили эту проблему до предела. Повторюсь, прижимать творческих людей стали в это время и в демократической Америке. А потому реакция по обе стороны океана была одинаковой, протестной. Государство навязывало патриотизм, значит, ответной реакцией было то, что вспомнили о «свободе человеческой личности». Которая и есть мерило всего.
В США эта тенденция вылилась в полный нигилизм по отношению к обществу. Все плохо, все не так, как надо. Надо все развалить и построить заново. Эти настроения до слез напоминают нашу перестройку. (Точнее, все наоборот. Наша творческая интеллигенция не наигралась в шестидесятых.) Последствия были невеселые. Возникшая на этих идеях «молодежная революция» принесла с собой, кроме всего прочего, моду на наркотики, от которых в США в те годы погибло больше людей, нежели во вьетнамской войне. Да и сегодняшний мусульманский терроризм корнями уходит именно в то веселое время. Не говоря уж о разных мелочах вроде тоталитарных сект и массовых сатанинских культов. Но это тема для отдельной книги. Вернемся на наши просторы.
* * *
Здесь первым крупным событием новой эпохи явился скандал с присуждением Нобелевской премии Борису Пастернаку.
Суета вокруг романа
В застойное время Борис Пастернак являлся священной коровой советской интеллигенции. При этом так часто цитируемое выражение «Я Пастернака не читал, но скажу» можно с успехом отнести и ко многим его почитателям. Пастернак – поэт для утонченных эстетов, для любителей «чистой поэзии». Которых вообще-то очень немного даже среди тех, кто любит стихи. Большинство читателей все-таки увлекает содержание – чувство, настроение. Поэтому у Есенина и сегодня много поклонников. Да и у Маяковского их немало. А Пастернака чтят, но не читают. И что еще более характерно – не цитируют. Что означает – поэт не цепляет.
