Надо сказать, что такие случаи, как коллективный отказ от принятия пищи, был явлением не слишком редким как в армии, так и на флоте. Это являлось «проступком», то есть нарушением дисциплины, но не слишком уж большим. Обычно умные командиры старались такие вещи спустить на тормозах. К примеру, граф А. А. Игнатьев в своих знаменитых мемуарах приводит такой эпизод. Он, тогда офицер Лейб — гвардии Кавалергардского полка, в 1896 году прибыл с эскадроном своих кавалеристов в Москву на коронацию Николая И. Их разместили в каких‑то московских казармах, где из‑за местного разгильдяйства кавалергардам на обед дали некую несъедобную брандыхлытину. Гвардейцы, избалованные хорошей едой (а кормили их очень неплохо), отказались это есть. Так Игнатьев достал собственные сто рублей (хотя он был совсем не богатым человеком, эта сотня у него была единственной) и послал унтеров в лавку за хлебом и колбасой. Вопрос был снят.
А что сделал командир броненосца «Потемкин» Голиков? «Тогда командир сказал, что прикажет запечатать бак с борщом и отправить к военному прокурору в Севастополь, но матросы, которые откажутся повиноваться, будут повешены. Затем он приказал не желающим бунтовать выйти из рядов к орудийной башне, однако, кроме кондукторов, никто не двинулся с места. Наступил решающий момент. Социал — демократы, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выделению "зачинщиков" для расправы, первыми перешли к башне. За ними последовали и остальные матросы.
Через минуту у правого борта оставалось не более 30 человек. Но тут выступил старший офицер И. И. Гиляровский. Вместе с прапорщиком Н. Я. Ливинцевым он остановил перебегавших матросов и приказал записать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва боцманмат В. И. Михайленко начал переписывать матросов, как из толпы у башни послышался крик: "Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!". И. И. Гиляровский приказал принести брезент, и матросы поняли, что готовится расстрел.
Из группы обреченных раздались голоса: "Ваше высокоблагородие, не стреляйте, мы не бунтовщики!"»
(Б. Гаврилов, историк)
Возможно, капитан никого расстреливать и не собирался. Тем более, что по закону он мог отдать кого‑то из матросов под суд, но не казнить своей властью. Попугать решил. И доигрался. Матрос А. Н. Матюшенко закричал: «Братцы, что они делают с нашими товарищами? Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!» И рвануло. Вообще‑то действия капитана мало понятны. Мелкое происшествие он сознательно раздувает до размеров бунта — и в самом деле получает бунт. Дело проясняется, если посмотреть, что творилось на Черноморском флоте.
Закипевший котел.
Сначала о флоте вообще. В Российской империи это был элитный род войск. Достаточно сказать, что первое звание мичмана, которое гардемарин получал, выходя из Морского корпуса, по Табели о рангах было чином X класса и соответствовало армейскому поручику — то есть на два ранга выше, чем в армии (первый армейский чин, подпоручик, соответствовал XII классу). Попасть не дворянину в Морской корпус было практически невозможно. Так что публика на кораблях ходила специфическая.
С матросами тоже было интересно. Их старались брать из рабочих. В 1905 году количество таких на Черноморском флоте составляло 30 % всех матросов. По сравнению с процентом рабочих к населению империи — это очень много. Причина тут проста — тогдашние корабли, в особенности броненосцы, были набиты сложными механизмами. Учить обслуживать эти механизмы «деревенского Ваню» — дело очень муторное и малоперспективное. Рабочие же уже по своей работе имели опыт общения с разными механизмами
[61]
, зато у них была своеобразная психология. К этому времени забастовка уже являлась одной из любимых фабрично — заводских забав.
Служба на кораблях была очень тяжелой, в том числе и в бытовом плане. Но дело не только и не столько в трудностях. Как уже говорилось, рабочие имели чувство собственного достоинства, а в России «нижний чин», в общем‑то, считался не совсем человеком. Например, у входа в севастопольский городской парк висели таблички с надписями: «Собак не водить. Нижним чинам вход воспрещен»
[62]
. Кроме того, матросам было запрещено ходить по главным улицам — по Большой Морской и Екатеринославской, по Историческому и Приморскому бульварам.
А вот такую вещь я уже вообще отказываюсь понимать: матросам было запрещено посещать места героической обороны Севастополя во время Крымской войны! Это ж какой дебил с адмиральскими орлами до такого додумался?! Читая подобное, начинаешь понимать, что при Сталине называлось «вредительством».
Разумеется, революционеры такого не упустили. В одной из социал — демократических листовок говорится:
«Но как вам не стыдно делать подобные распоряжения?.. За что же тогда наши деды и прадеды положили головы и орошали своею горячею кровью все здешние курганы, а нам теперь воспрещаете посещать эти места?.. Зачем же вы просили в 1903 году деньги у нижних чинов на сооружение памятников, а теперь не пускаете их в те места, где поставлены эти памятники?»
А ведь в самом деле.
В общем, обстановочка была той ещё. И, как и следовало ожидать, начались конфликты. В июле 1903 года случился бунт на учебном крейсере «Березань». Его участники потребовали улучшить питание, угрожая открыть кингстоны и потопить крейсер. Офицеры с большим трудом успокоили команду. И это была только видимая часть айсберга.
19 января 1905 года командующему Черноморским флотом адмиралу Г. П. Чухнину был подан рапорт о политической неблагонадежности команд. Его резолюция гласила:
«Вообще, я давно слышу о боязни начальствующих лиц своих же собственных команд, которую они и при мне не скрывают, почему прежде всего предлагаю, чтобы они проводили должное время среди своих подчиненных нижних чинов, следили бы за ними и водворяли бы воинскую дисциплину, чтобы не бояться нижних чинов».
Заметим, этот рапорт подан до начала основных событий революции.
Адмирал отреагировал с большим умом и сообразительностью. Он запретил матросам иметь любые книги. Лучший подарок революционерам сделать было трудно. Представьте, какой- нибудь агитатор говорит матросам:
— А потому, ребята, вам книги запрещают, чтобы вы правды не узнали.
И достает брошюру Ленина.
Цусима все эти настроения подогрела. Реакция на нее среди матросов была куда сильнее, чем у гражданских. Выходило: эти офицеры, ко всему прочему, и воевать не умеют, они нас утопят.
Кстати, какую‑то более — менее внятную политико — воспитатель- ную работу на флоте начали проводить лишь через несколько лет, когда уже было поздно. А в 1905 году, видимо, полагали, что у матросов мозги под бескозырками отсутствуют. Хотя, скорее, они отсутствовали под иными адмиральскими фуражками.
