Ибо ныне Карлу Валуа необходимо было собрать против Ангеррана де Мариньи любые свидетельские показания, даже самые неправдоподобные. Этот документ мог смыть, хотя бы для видимости, позор с короля, а главное, в этом письме Маргарита сама объявляла о своей близкой кончине. И впрямь, его высочество Валуа был, что называется, человек с воображением!
– А Бланка, – спросила Маргарита, – что будет с Бланкой? О Бланке вы подумали или нет?
– Не беспокойтесь, кузина, – сказал Робер. – Все для нее будет сделано.
Тогда Маргарита нацарапала на пергаменте свое имя.
Робер Артуа поднялся с табурета и склонился над королевой. Повинуясь его нетерпеливому жесту, присутствующие отступили к порогу. Гигант положил свои ручищи на плечи Маргариты, почти касаясь ее шеи.
Прикосновение этих огромных ладоней наполнило все существо Маргариты каким-то успокоительным, блаженным теплом. Как бы боясь, что Робер уберет руки, Маргарита придержала их своими исхудалыми пальцами.
– Ну, прощайте, кузина, прощайте, – сказал Артуа. – Желаю вам спокойно отдохнуть.
– Робер, – прошептала Маргарита, ища глазами его взгляд. – Робер, скажите правду, когда в прошлый приезд вы пытались овладеть мной, вами руководило подлинное чувство или нет?
В каждом, даже самом испорченном человеке тлеет искорка добра, и граф Артуа в порыве вовсе не свойственного ему великодушия произнес те слова, которые ждала от него Маргарита:
– Да, кузина, я вас действительно любил.
И он почувствовал, как от прикосновения его ладоней успокаивается это истерзанное тело, в эту минуту Маргарита была почти счастлива. Быть любимой, будить желания было смыслом, целью всей жизни этой королевы, больше, чем почести, больше, чем власть.
Признательным взглядом проводила она Робера, вместе с которым удалялся свет уносимой свечи; в потемках он показался королеве неестественно огромным, и ей вспомнились непобедимые рыцари Круглого стола, о которых повествовали старинные сказания.
В дверях уже исчезло белое одеяние капеллана, блеснул в последний раз железный шлем Берсюме, и весь проем двери заполнила фигура Артуа, замыкавшего шествие. Вдруг он остановился на пороге, словно заколебавшись на мгновение, словно хотел сказать Маргарите еще что-то. Но дверь захлопнулась, в темнице воцарился мрак, и Маргарита вздрогнула от радости – она не услышала на сей раз ненавистного лязга замков. Итак, впервые за триста пятьдесят дней заточения не заперли двери ее темницы, и это показалось ей залогом близкой свободы.
Завтра ей разрешат выйти прогуляться по Шато-Гайару, а там явятся за ней с носилками и унесут ее туда, где растут деревья, шумят города, живут люди. «Смогу ли я держаться на ногах? – подумалось ей. – Хватит ли у меня сил? Ну конечно, силы вернутся».
Руки ее пылали, как в огне, но все равно она выздоровеет, теперь она твердо знает, что будет здорова. Но верно и то, что до утра ей не заснуть. Ну и что ж, светлая надежда поможет скоротать еще одну бессонную ночь.
Внезапно в тишине она уловила еле слышный шум, нет, даже не шум, даже не шорох, а сдержанное дыхание живого существа. Кроме нее, в комнате был еще кто-то.
– Бланка! – крикнула Маргарита. – Это ты, Бланка?
Вероятно, стража открыла также решетку, разделяющую их темницы. Однако Маргарита не слышала скрежета засовов. И почему вдруг Бланка так бесшумно движется по комнате? А что, если она... Нет, нет! Не окончательно же Бланка потеряла рассудок! К тому же с приходом весны она стала вести себя гораздо разумнее, почти совсем исцелилась от своего недуга.
– Бланка! – испуганным голосом окликнула Маргарита.
Но в комнате вновь воцарилась тишина, и Маргарита решила, что это плод ее больной фантазии. Однако через минуту вновь послышалось дыхание, кто-то старался дышать как можно тише, и она различила лишь осторожный шорох, похожий на царапанье собачьих когтей по полу. Дыхание становилось все отчетливее, ближе. Может быть, это и в самом деле собака коменданта, она проскользнула в комнату вслед за Берсюме, и ее забыли здесь; а возможно, это крысы... крысы с их мелкими, какими-то по-человечески осторожными шажками, они бесшумно, как заговорщики, скользят вокруг, эти суетливые существа, вершащие ночами какое-то свое таинственное дело. В башне нередко появлялись крысы, и пес коменданта охотился за ними. Но ведь никто еще не слыхал, как дышат крысы.
Маргарита села на своем ложе, сердце как бешеное колотилось в ее груди; кто-то царапнул железом по каменной стене. Широко открыв глаза, она с безнадежным отчаянием вглядывалась в окружавший ее мрак. Шорох шел слева. То было слева.
– Кто там? – крикнула она.
Ей ответила ничем не нарушаемая тишина. Но теперь Маргарита знала, что в комнате кто-то есть. Она тоже старалась удерживать дыхание. Ее охватил страх, какого она не испытывала ни разу за всю свою жизнь. Через несколько мгновений она умрет, она уже не сомневалась в том, и страшнее самого страха смерти было не знать, какая тебя ждет смерть, куда будет нанесен удар и кто это невидимое существо, крадущееся к твоему ложу вдоль стены.
Вдруг что-то тяжелое рухнуло на ее постель. Маргарита испустила дикий крик, который донесся в ночной тишине до слуха Бланки Бургундской, спавшей этажом выше, и крик этот ей не суждено было забыть до конца своих дней. Но крик тут же оборвался, чьи-то руки накинули простыню на голову Маргариты. Затем две эти руки схватили королеву Франции и затянули простыню вокруг ее шеи.
Уронив голову на чью-то широкую грудь, судорожно царапая руками воздух, извиваясь всем телом в надежде спастись, Маргарита теперь лишь глухо хрипела. Ткань, обвивавшая шею, сжималась все туже, как свинцовый раскаленный ошейник. Она задыхалась. В глазах плясали огненные языки, огромный бронзовый колокол гудел где-то рядом, и перезвон его болезненно отдавался в висках. Но убийца, видно, знал свое дело: веревка колокола порвалась в тот самый миг, когда хрустнули позвонки, и Маргарита низринулась в темную пропасть, без дна и просвета.
А через несколько минут Робер Артуа, который коротал время во дворе Шато-Гайара, отдавая распоряжения и попивая винцо, заметил своего слугу Лорме, приблизившегося к его коню.
– Готово, ваша светлость, – шепнул Лорме.
– Следов не осталось? – так же тихо осведомился Робер.
– Не осталось, ваша светлость. Я все привел в порядок.
– В темноте тебе было не так-то легко...
– Вы же знаете, ваша светлость, что я и в темноте отлично вижу.
Вскочив в седло, Артуа жестом подозвал к себе Берсюме.
– Королева Маргарита, – начал он, – в очень плохом состоянии. Боюсь, что она и недели не протянет, если только завтра не отдаст богу душу. Если она скончается, приказываю тебе немедленно скакать галопом в Париж, явиться прямо к его высочеству Валуа и сообщить ему первому эту весть... Слышишь, к его высочеству Карлу Валуа. Постарайся на сей раз не ошибиться адресом. Не вздумай болтать лишнего, и особенно не старайся раздумывать: от тебя этого не требуется. И помни, что твой Мариньи заключен в тюрьму и что на виселице рядом с ним вполне найдется местечко и для тебя.
