Работать в госпитале оказалось совсем не так тяжело, как он ожидал, и ему там даже понравилось. Он быстро нашел общий язык со всеми — с больными, с врачами, с сиделками, с другими санитарами. Не кичился своим дворянством, старательно выполнял указания, а с больными был терпелив, как сам господь Иисус. К концу месяца его даже не хотели отпускать, да и сам он не горел желанием уходить. Даже в госпитале на самой тяжелой работе ему было лучше, чем в семинарии. Но отец Жером посчитал, что смирения с него достаточно, и Рене пришлось вернуться к учебе.
— Ну вот и отлично. Тогда поешьте и отдохните. Первые пару-тройку недель у нас с вами будет много свободного времени, и я вас поучу чему-нибудь, за что на вашем месте заранее начал бы благодарить. Такие знания никогда не бывают лишними даже для барона.
Учеба, надоевшая в семинарии хуже горькой редьки, не прельщала Рене ни в каком виде, но деваться было некуда, и он с обреченным видом кивнул.
Так началась новая жизнь Рене. Она настолько отличалась от двух предыдущих — богатого наследника и будущего священнослужителя, — что, наверное, странно было бы их сравнивать. Но, к удивлению самого Рене, она была ничуть не хуже первых двух, если, конечно, сложить их и вывести среднее арифметическое. По крайней мере она предполагала столько свободы и интересных впечатлений, сколько не могли дать ни первая, ни вторая.
Пришло это понимание через несколько дней после разговора с Жилем, когда Рене уже достаточно окреп, чтобы выходить на палубу и глазеть на корабль. О, это было что-то! Он и раньше видел заходящие в их бухту фрегаты, но на борту не был ни разу. Ох, господи, как же он раньше мечтал об этом!
Когда у Рене над головой от внезапного порыва ветра в первый раз хлопнули паруса и заскрипели мачты, он вдруг почувствовал себя так, как будто у него выросли крылья, как у чайки, и его подхватил ветер и несет навстречу неведомому. Навстречу чему-то, что принадлежит ему одному. Может быть, судьбе. И название у корабля для этого было подходящим — «Вольный ветер».
Еще Рене почувствовал, что океан, качающийся под днищем корабля, держит его в своих ладонях ласково, как любимую игрушку, и, словно балуясь, иногда окатывает седой пеной. Запах моря здесь был гуще и солонее, чем дома, в Гранси, хотя и там он иногда бывал таким, что хоть ножом режь.
Впечатления были настолько яркими, что Рене постоянно торчал на палубе, не желая спускаться в каюту. Ему нравилось все. Как свистит в свой свисток боцман, как отдает команды первый помощник, как стоит у штурвала рулевой, как матросы ловко взбираются на мачты и меняют паруса. Нравилось даже, как юнги драят палубу.
Рене пообещал себе, что, когда вернется домой, он то временем наберет денег и купит себе такой же корабль, даже еще лучше. И будет путешествовать или даже перевозить на нем товары, ведь отец, несмотря на баронский титул, отнюдь не чурался подобного занятия. Как же это, наверное, здорово — бороздить моря!
А может, это и к лучшему, что он оказался здесь, на корабле, плывущем в Новый Свет? — вдруг пришло в голову Рене. Когда еще он смог бы посмотреть мир? Скорее всего никогда. Сразу бы впрягся в управление поместьем, отец, как помнилось Рене, всегда тратил на это чертову уйму времени, и сидел бы безвылазно дома. Самой дальней поездкой была бы поездка в Париж. Но в Париж ведь можно съездить в любое время, а вот в Новый Свет молодого барона де Гранси вряд ли бы когда-нибудь занесло.
Рене поднял глаза к небу и искренне помолился господу за заботу. Может, это и наказание ему за то, что сбежал из семинарии, но наказание интересное, такое, которое он и сам бы для себя выбрал. Оно только подтверждало то, что Рене всегда знал. Что бог — добрый. Что он заботится обо всех своих тварях и о Рене в том числе. Рене нисколько не сомневался в том, что бог от него не отвернулся. Разве создатель не дал каждой твари свободу выбора? Так разве он будет сердиться за то, что Рене выбрал то, что искренне считал для себя лучшим? А Пречистая Дева? Милая и ласковая Пречистая Дева, так похожая на мать? Разве она могла хотеть, чтобы Рене стал священником, зная, насколько ему самому этого не хочется?
Так, может, это и вообще не наказание? Рене так удивился этой мысли, что забыл дышать. Он как-то свыкся с тем, что ему придется заплатить за то, что он сделал. Тогда получается, что братья действительно виноваты перед ним? И они действительно заслуживают смерти за свою жадность и за то, что продали своего старшего брата в рабство, да и вообще чуть его не убили? Разве это по-христиански — так относиться к людям?
Рене вдохнул и сжал зубы. Прав Жиль, они заслуживают наказания. И он их накажет. Накажет так, что мало не покажется. От того, что он сбежал из семинарии, плохо никому не стало, разве что отец рассердился на том свете. Да и в этом Рене сомневался. Он вообще не верил, что отцу действительно явилась Пречистая Дева, а не накрыл бред замерзающего в холодной воде человека. Не тот у отца был характер, чтобы общаться с Царицей Небесной.
А то, что сделали с Рене братья, это похуже, чем убийство Каином Авеля. Такие вещи спускать нельзя.
Ну ничего, пообещал себе будущий барон де Гранси, это им с рук не сойдет. Он выживет, выживет, чего бы ему это ни стоило, и вернется домой. А там уже он с ними разберется. Отправит либо на кладбище, либо в госпиталь с тяжелыми травмами. В таком развитии событий Рене не сомневался. Ни Жерар, ни тем более Пьер, несмотря на то, что их, как и самого Рене, обучали владению шпагой с самого детства, особенными успехами в фехтовании не отличались. Да и драться не любили, предпочитая решать проблемы один с помощью злого языка, а другой — прибегая к кляузам и наговорам. Мстить малышу Луи Рене не собирался, ясно же, что мальчишка еще слишком мал, чтобы участвовать в заговоре против него.
Да, так и будет. Рене вернется и станет бароном, как ему и было предназначено самим господом богом, и все будет так, как нужно.
Единственное, что он потеряет из-за своего отсутствия, так это Селесту. Рене был молод, но не питал никаких иллюзий на этот счет. Сейчас Селесте шестнадцать, а когда он вернется, будет в лучшем случае двадцать. Вряд ли она его дождется. Когда он видел ее в последний раз, на похоронах матери, ей было четырнадцать, и она уже тогда была очень хорошенькой. Впрочем, она всегда казалась ему хорошенькой, даже в детстве. Скоро вокруг нее начнут виться претенденты на ее руку. Надо быть святой, чтобы дожидаться своего блудного кузена, который бродит неизвестно где, не зная к тому же, жив он или давно умер. Ну и что с того, что они практически выросли вместе и с самого детства знали, что поженятся? Что с того, что они всегда отлично ладили? И что с того, что, когда Рене отправили в семинарию, Селеста во всеуслышание объявила, что по-прежнему будет считать его женихом и откажется от него только тогда, когда он примет сан? Да ничего. Если появится приличный претендент на ее руку, который к тому же будет достаточно ловок, чтобы вскружить ей голову, она выйдет замуж. И даже если засомневается, то дядя Бернар поможет ей принять верное решение. Он же не враг своей дочери.
Да, о Селесте ему придется забыть. Рене принял это решение, сделав над собой определенное усилие. Ну, может, не совсем забыть, она была и остается его кузиной, но как о будущей жене о ней лучше перестать думать. Рене пожелал ей счастья и захлопнул в своем сердце эту дверь. Зачем ему лишние переживания и разочарования? На свете есть еще много женщин, на которых он сможет жениться.
