Почему он этого так и не сказал?
— Жрицу не будить. Я лично за ней прослежу. Подними несколько летунов, пусть выкосят мне джунгли вокруг базы. Я хочу, чтобы ни одна тварь к нам не подобралась незамеченной, — принялся перечислять распоряжения стратег.
Рука ловура, лежащая на рукояти энергетического палаша, сжалась в кулак, а Элай незаметно перенес вес на правую ногу, готовый шагнуть в сторону при любом резком движении со стороны Рудольфа и выхватить из кобуры разрядник. Если надо будет, то Ловсон без сомнений прострелит влюбленному товарищу ногу или руку. Боль хорошо отрезвляет.
— Что с ней? — голос ловура дрогнул. Неожиданный переход. — Солдаты сказали, что она кричала…
— Сейчас она спит. И с ней все будет в порядке, Руди. Не волнуйся. Я держу руку на пульсе, — настороженно ответил Элай. — Займись лучше делами.
Ловур несколько секунд буравил командира пугающим взглядом, но потом вдруг заморгал, словно очнувшись, и неловко кивнул:
— Слушаюсь…
Гигант протопал мимо Ловсона по коридору, а Элай, проводив его задумчивым взором, отправился в больничный отсек. Сначала транквилизаторы. И, наверное, в первую очередь себе.
Несмотря на то, что всю сцену Элай вел себя нарочито спокойно — сердце барабанило в груди, как сумасшедшее.
Случай с Рудольфом и болезнь Нары еще долго не шли у него из головы, но, в конце-концов, рутина победила, и ему удалось отвлечься. На удивление, первые пару дней после высадки напомнили стратегу его прежние, бессмысленные бдения на вахтах. Вот только теперь вокруг дымили пепелища на месте выжженных лесов, а по тлеющим болотам колесили гусеничные вездеходы, раскатывая гарь в пустыню. Едкий, вонючий дым пожарищ несколько раз заставлял Элая пожалеть о своем решении. Даже к вечеру второго дня окрестности базы оставались как в тумане, а вонь стояла такая, будто болота по-прежнему полыхали.
На север от базы вела заброшенная дорога. Элай, обнаружив ее, первым делом приказал расчистить полосу расколотого бетона так, чтобы по ней могла пройти колесная техника, а не только военные вездеходы. Позже он пустил по ней патрули под прикрытием засевших на стенах снайперов. Дозорным стратег запретил отходить от базы дальше, чем на расстояние видимости, которое изрядно сократилось из-за безветрия и вонючего тумана. Впрочем, никому из солдат и без приказа командования не хотелось терять в молочной дымке крепкие стены цитадели.
Элай все еще надеялся, что в любой момент к ним хлынет поток уцелевших беженцев. До Города-на-скале было миль пятьдесят, и, при должном везении и сноровке, гражданские уже могли добраться до стен форпоста, если, конечно, не заблудились в проклятом тумане. Стратег был уверен, что даже из далекого поселения можно было увидеть, как садился «Рывок».
Но, к сожалению, в первые дни у базы так никто и не объявился.
В распоряжении Ловсона оказалось шесть летунов, все из отрядов Дракона и Ветродава. Простые, надежные армейские машины, способные нести десять человек сверх экипажа. Две из них стратег выделил в патрулирование и разведку, а остальные держал на базе в полной боевой готовности, надеясь, что они не пригодятся.
Раздор словно уснул. Добравшийся до города экипаж докладывал об абсолютно пустых горных кварталах. Датчики движения показывали, что безжизненный на вид перевал не так-то прост. Что под крышами домов что-то происходит. Командир запросил разрешение на посадку, но Элай отказал. Рисковать машинами даже ради гипотетического спасения десятка-другого гражданских он не собирался.
Приказа такого у него не было. Вот когда на посадку зайдет эскадрилья Эндрю Безымянного и на южной базе скопится достаточно людей и техники — вот тогда можно будет думать о марше к городу, но никак не раньше.
Гораздо важнее сейчас — уберечь людей и не допустить повторения кровавой высадки Дракона и Ветродава. Которая до сих пор не давала Ловсону покоя. И он, курсируя между рубкой «Рывка» и каютой Нары, постоянно ждал еще какого-нибудь сюрприза с небес. Пытался представить себе, о чем думали солдаты, попавшие несколько дней назад под обстрел орбитальной платформы. И чаще всего останавливался на мысли, что ничего они подумать попросту не успели.
Джулиан Эрзарх, по своему обыкновению, грыз удила и рвался в бой, не понимая, почему техника Элая не вывозит из города уцелевших и почему четыре летуна торчат на взлетной площадке, в тени огромного «Рывка», а не спасают человечество.
Пришлось занимать его работой, и в итоге стратег назначил горячего ловура за главного в координации высадки. Места для техники на базе уже не хватало, и потому челноки «Карателей» с людьми Дракона и Ветродава, садились за пределами стен, прямо в прогоревших болотах, опасно проваливаясь опорами в подземные ямы. Оттуда свежие войска под прикрытием втягивались под защиту стен и занимали позиции. Гарнизон, по скорым прикидкам Элая, здесь мог собраться весьма приличный. Тысяч двадцать разместить можно. Подземные коммуникации, системы туннелей и коридоров, переплетающихся в недрах базы, десятки холодных казарм, сотни боевых ячеек… Да, наверное, и побольше влезет. В те времена, когда на планете шла стройка цитадели — Элай воевал в джунглях, а здесь базировался корпус «Стального клыка».
И не стоило забывать, что Воннерут знал о крепости. Ведь он же в ней и сидел, перед тем, как уйти в Глубину на поиски тараканьей матки, а значит, все плюсы и минусы цитадели Халамер знает.
Среди вновь прибывших неожиданно оказалось двое клириков Элементиума. Бледные жрецы с ритуально собранными на затылке бесцветными волосами были закреплены за эскадрильей Ветродава и собирались высаживаться во второй волне, после того как закрепится десант, поэтому судьба и пламя с небес их миновали. Элай немедленно прикрепил обоих к отрядам самого последнего периметра. Однако молчаливые воспитанники далекой и безжизненной планеты Черномол держались обособленно и к распределению отнеслись холодно и без интереса. Пару раз стратег видел, как жрецы в сопровождении охраны уходят в туман, на черную пустошь, и, поднимая клубы пепла, бродят вокруг базы. Ловсон нервничал, опасаясь за их жизни, но не мешал. Пути жрецов известны только им. Командовать Храмами нельзя, они подчиняются только по доброй воле и по своему усмотрению.
На второй день после приземления Наре стало еще хуже, и уже к вечеру Элаю пришлось сделать первый укол. Под действием транквилизатора девушка быстро успокоилась, но при этом на нее напала такая апатия, что Ловсон всю ночь не мог отделаться от мысли: не лучше ли оставить жрицу наедине с призраками, чем так превращать ее в живой труп.
Но наутро, войдя в каюту подруги и найдя Нару испуганно забившуюся в угол и плачущую, он безропотно сделал девушке инъекцию. Сомнения развеялись, так сказать, сами собой. И с этого момента Элай старался урвать хоть несколько минут, чтобы заскочить к жрице и проведать ее. Например, чтобы дать попить, чтобы помочь добраться до туалета, чтобы помочь проглотить серую бурду из бортового синтезатора пищи.
Или всадить лошадиную дозу успокоительного и, прежде чем одуревшая морт провалится в наркотические грезы, получить свою порцию магии для сдерживания клеща.
