За неделю до свадьбы брат Иона сказал, что договорился с голландцем-шкипером торгового судна «Чайка». Он загружается сахаром и табаком, через пару дней отходит на Ямайку. Старый пират наплел, что отец Модестус отправляет очень смышленого парнишку-послушника к тамошнему приору.
Нати так ждала, мечтала и надеялась – и вот теперь, растерявшись, уставилась на брата Иону.
– Уже?!
Тот улыбнулся понимающе.
– Ну, дочка, может, передумаешь, никто ведь тебя из родного дома плетью не гонит…
Напоминание о плетке живо привело Нати в чувство.
– Ну уж нет! Я готова.
Брат Иона подсказал, что взять с собой. Возможно, «Чайка» зайдет еще в пару портов по дороге, там будет возможность прикупить свежего мяса и фруктов. Еще он показал, как лучше хранить деньги и ценности, и предложил проводить ее на корабль.
Нати в последний раз проверила содержимое мешка и оглядела свою комнату. Та была такой маленькой, такой уютной и безопасной… Дом спал. Звучно похрапывали рабы, из-за жары укладывающиеся во дворе – и москиты им не помеха. Ни одна дверь, ни одна ступенька не скрипнули, когда Нати спустилась в лавку и открыла замок стащенными у деда ключами. Доска поддалась не сразу, Нати испугалась, что придется возиться с ней до самого утра, а голландец ждать не будет – заплачено ему там или не заплачено… Но, видно, драгоценности так хотели вернуться к своей законной хозяйке, что вскоре Нати уже заворачивала их в тряпицу и укладывала в пояс. Засунула шкатулку обратно, прищелкнула доску. Помедлила над выручкой, потом решила, что Жан Жак изрядно задолжал ей за десяток лет работы в лавке, и пересыпала деньги в свой кошелек.
Она переоделась уже у пристани – чтобы не пришлось никаким встречным объяснять, почему это внучка месье Мартеля шастает в мужской одежде. Дожидаясь брата Иону, Нати задумчиво закручивала и дергала прядь волос. Их она тоже оставила напоследок…
Движущийся фонарь со свечой внутри был виден издалека – улицы Омори ночью освещены лишь звездами да луной, – но Нати не шевелилась до тех пор, пока не различила, чья рука несет фонарь.
– Ага, ты уже здесь! – Брат Иона слегка запыхался. – Дай-ка на тебя погляжу. Хорошо, да. Я принес подрясник, остался после дурачка Натанаэля… рясу ты в любом случае еще не заслужила. Надевай, она тебе как раз в рост будет. И вот еще…
Нати пригляделась к тому, что ей протягивал старый пират в единственной здоровенной лапе. Потрясенно вскинула глаза.
– Брат Иона!
– Мне-то они ни к чему, – ворчливо отозвался монах. – А ремень я под твою руку подогнал.
Он пристегнул ей на предплечье ножны с узким кинжалом, одернул рукав.
– Вот, и не видно, привыкай так всегда ходить. Остальные кладу тебе в мешок. И парочку метательных, потом пристроишь, как тебе удобно будет. Только знаешь, дочка… ежели, не дай Господь, попадешься ты в руки моим приятелям, богомерзким пиратам, и если они прознают, что ты девица, лучше перережь себе горло этим самым ножом! Когда с тобой позабавится вся команда, сама будешь умолять выбросить тебя за борт… А с этой-то красотой что будем делать? – спросил он совсем другим тоном, дернув ее за кудрявую прядь.
– А вот что! – сказала Нати бодро, хотя от мрачного совета ее даже дрожь пробрала. – Возьми их в руку, натяни, да, вот так!
И чиркнула новоприобретенным кинжалом по волосам, обкорнав их по шею.
– Эх… – только и сказал брат Иона с жалостью, рассматривая черный кудрявый хвост, зажатый в пятерне.
– Ничего, новые отрастут! Только ты их сожги.
– Это еще зачем?
– Мы всегда сжигаем: нянька говорит, нельзя оставлять обрезанные волосы и обрезанные ногти, злые люди могут навести порчу…
– Возьми вот еще что, дочка. Мне это ни к чему теперь, а ты, может, и разберешься…
– Что это?
– Карта. Половина карты.
– Но карта чего?
– Разберешься, – вновь туманно заверил старый пират и встрепенулся: – Ветер крепчает, пошли на пристань, прослежу, чтобы шкипер не заартачился. А то глаз у него уж больно шустер!
Шустрый, не шустрый, но голландский шкипер принял Нати на борт беспрепятственно.
– Запомни – парнишку ждут на Ямайке! – напутствовал брат Иона зычно. – Письмецо для тамошнего приора везет.
Шкипер добродушно отмахнулся.
– Не беспокойся, монах! Не обижу!
– Ну прощай… Натанаэль. Может, и свидимся.
– Спасибо, брат Иона.
Тускло освещенный причал медленно отдалялся. Нати еще долго помнила выражение лица старого пирата – ах, как манили его за собой и скрип снастей, и трепет расправлявшихся парусов, и плеск волн, звали. Звали…
Старик ушел с пристани, когда барк голландца и двухмачтовая шхуна, следовавшая совсем другим курсом, растаяли в глубине моря и неба.
Нати хватились не сразу. Сначала решили, та заспалась. Потом, не обнаружив в комнате, – что ушла к своему духовнику. После обеда Дора разослала черномазых бездельников (как она называла рабов месье Мартеля) поискать на пристани и по городу. А если не найдут – в холмах. Тревога ее росла. Похлебка выкипала на плите, но, забыв про нее, Дора металась от окна к двери, а то и в комнату Нати – вдруг девчонка проскользнула незамеченной?
Наконец Жан Жак начал проявлять громкое неудовольствие: в честь чего это ему целый день приходится работать в лавке одному? Доре пришлось сообщить, что Натали не могут найти: в монастырь она не приходила, к швее на примерку не наведывалась, склад не проверяла, на пристани ее тоже нет, в таверне (Жан Жак скривился) никто ее не видел. Слуги вернулись с безрезультатных поисков с холмов.
– Ну придет она у меня! – пригрозил месье Мартель.
Дора сокрушенно молчала. Она уже обыскала комнату Нати и обнаружила пропажу вещей. Кажется, беспокойная подопечная выкинула что-то куда серьезнее, чем приятельство с непотребной девкой. Дора даже добралась по самому солнцепеку до пристани и, обмахиваясь пальмовым листом, небрежно поинтересовалась, выходили ли ночью-утром какие-нибудь корабли. Узнав, что целых два, и вовсе пала духом.
До самого вечера она старалась не попадаться месье Мартелю на глаза. А вечером тот решил пересчитать выручку…
Сначала он не поверил своим глазам. Потом заорал так, что дом содрогнулся:
– Дора!!
Когда перепуганная негритянка прибежала, он уже сообразил, что ключи есть только у него и у внучки. Но все одно зловеще потряс перед носом няньки собранными в горсти жалкими остатками вчерашней выручки:
– Что это? Что, я тебя спрашиваю?!
Прижав к пышной груди руки, Дора только беспомощно разевала рот. Жан Жак, пораженный страшной мыслью, разжал пальцы. Монеты покатились по полу, Дора бросилась их подбирать и вдруг застыла – хозяин с лихорадочной поспешностью вскрывал тайник. Он даже не стал доставать шкатулку, открыл крышку, и…
