Олид молча кивнул. Альварадо, прикрываясь столом, злорадно показал ему неприличный жест.
Несколько сотен мешиков не разгибая спин трудились над хитрой ловушкой. Одни, снимая землю с двух сторон, сужали насыпь, другие по колено, а то и по горло в воде лопатами с удлиненными черенками откапывали в дне глубокие ямы, которые тут же заполнялись потоками густой, липкой грязи. Иные вбивали в дно колья. Толстые — остриями наружу, чтоб останавливать бригантины, тонкие — остриями к дамбе, дабы ни один teule, ни одна лошадь не могли спастись, добравшись вплавь до островов-крепостей.
Далее, за узкой перемычкой, инженеры возводили хитрый настил, не приделанный к поддерживающим его столбам, вбитым в землю на разную глубину. Один или два человека могли его перейти, а вот тяжелый всадник или пятеро людей в доспехах должны были неминуемо сдвинуть на один край и обрушить в озеро. С двух сторон от настила установили на шатких мостках бочки с камнями. Рушащиеся доски должны были освобождать удерживающие рычаги, и те опрокидывались, высыпая на головы оказавшихся в воде камни размером с голову ребенка.
На следующем проломе возводили ажурный мост, сквозь дыры в настиле которого легко проходили наконечники копий — можно будет колоть в подошвы солдат и брюхо лошадей. Кроме того, была у моста часть со специальным поддерживающим брусом, выдернув который можно обрушить в воду пролет и стоящих на нем.
Город готовился к встрече гостей.
Испанцы выступили с рассветом, под рев труб и барабанный бой. Впереди идущих в ногу колонн гордо реяло расшитое золотом знамя конкисты с королевским гербом, крестом на каждой стороне и девизом «Братья и товарищи, последуем же за знаком Святого Креста с истинной верой, ибо под этим знаком мы победим». Блестели на солнце гребни шлемов и наконечники копий. Блики играли на до блеска начищенных кирасах. Конские попоны, рубахи и панталоны были отмыты от крови, залатаны и выглажены по специальному указу Кортеса, а ропот оборванческой вольницы он пресек, посулив каждому, на ком найдет хоть пятно грязи, по десять розог перед строем. Несмотря на строгости и близость предстоящих битв, настроение было приподнятым. Всем так осточертела затяжная война, что даже возможная смерть казалась лучшим выходом.
Щурясь на рассветное солнце, Ромка шагал во главе первой пехотной роты. Он принял командование у так и не оправившегося от ран благородного Андреса де Тапии. Мирослав держался за левым плечом молодого человека. Кортес в сопровождении низложенного де Олида и дона Лоренцо остался с конным отрядом, шедшим за пехотой. Выдвигать его вперед на узкой дамбе, да еще и на своей территории не было смысла. Бригантины с пушечным вооружением скользили по водной глади по две справа и слева от колонны.
С каждым шагом дамба, поначалу привычно чистая и ухоженная, приобретала все более потрепанный вид. На кирпичах замощенной дороги стали попадаться следы от пуль и щербины от копыт. На когда-то разровненной деревянными граблями насыпи виднелись следы подошв и длинные борозды, будто человека в тяжелых доспехах волокли в воду. Обшарпанные храмы сиротливо белели на фоне обугленных и покосившихся смотровых башен. Тут и там виднелись лужи засохшей крови.
Через треть лиги колонна замедлила ход. Большая часть дорожного полотна ушла на строительство баррикад и засыпку провалов, и кавалеристы опасались, что лошади могут потерять подковы в колдобинах. Под одной из насыпей Ромка заметил обломки сваленного в озеро моста. Дозоры на развязках, небритые и заспанные после ночного караула, встречали их вялыми салютами.
Подустали и люди из корпуса. Стихли прибаутки и извечные солдатские подначки. Барабанный стук потерял ритмичность и напор. Солдаты сбились с чеканного шага на обыкновенный походный, равнение строя нарушилось. Кортес не возражал, не слал ординарцев с приказами подровняться и ускориться. Ромке подумалось, что весь этот спектакль с надраиванием амуниции был устроен только ради союзников, несколько разочаровавшихся в боевой мощи teules. Здесь же, на дамбе, когда растянутая колонна талашкаланцев плелась за хвостом последней кобылы, необходимость в торжественности отпала.
Перед колонной выросла не до конца растащенная баррикада с двумя часовыми-талашкаланцами и измученным, не спавшим, казалось, неделю капитаном-испанцем, сидящим на камне около узкой прорехи в сваленных камнях и бревнах.
— Здравствуйте, сеньор. Почему не расчистили проход, зная о нашем приближении? — вежливо обратился к нему Ромка, не забыв отдать честь.
— Да с кем тут расчищать? — сплюнул капитан длинную, тягучую слюну, даже не потрудившись подняться на ноги. — Ночью мешики пытались высадить десант, с трудом отбились, из двух дюжин остался только я, да вот еще индейцев двое, — махнул он рукой себе за спину и покачнулся.
Ромка обругал себя последними словами, заметив, что капитан не то чтоб не спал, скорее ранен и истекает кровью.
— Сеньоры! — крикнул Ромка своим пехотинцам. — Помогите господину капитану отойти в сторону и позовите индейцев, пусть расчистят проход. Хотя нет. Не надо расчищать, так пройдем. — Ромке в голову пришла мысль: если мешики будут давить, оставить за собой еще один рубеж обороны. Обернувшись, он встретил одобрительный взгляд Мирослава. — Вперед, господа!
Отряд миновал бутылочное горлышко и вступил на территорию настоящих боевых действий. Повсюду валялись расщепленные и обугленные доски, тлеющие куски материи и сломанное оружие. В горьком дымке отчетливо чувствовался железистый привкус крови. Тела убитых унесли или скинули в озеро, но вороны и грифы рылись в кучах и завалах, отгоняя друг друга громкими криками и хлопаньем крыльев.
Колонна миновала еще одну баррикаду с узким проходом посередине. Ее вообще никто не охранял, а на другой стороне творилось то же самое, что и на подступах. Тел по-прежнему не было, но Ромке показалось, что в некоторых завалах он видит страшные оскалы мертвецов.
Вырывая молодого человека из объятий мрачных мыслей, впереди бухнула пушка, защелкали хлысты ружейных выстрелов — мешики пошли на штурм переднего края. На мачтах бригантин по обеим сторонам дамбы с хлопаньем развернулись паруса, и корабли унеслись вперед. Вскоре усилившаяся канонада сообщила о том, что они достигли цели и вступили в бой. Обычно, завидев приближающиеся острова-крепости, мешики предпочитали отступать, и стрельба сразу стихала, но на этот раз вышло по-другому. Стрельба не только не прекратилась, но даже усилилась. Пушки и аркебузы захлебывались залпами. Казалось, у стрелков нет даже времени прицелиться. Или им просто не надо целиться. Пред мысленным Ромкиным взором встала картина штурма дворца Аяшакатля. Сбрасываемые вниз камни, пушки, в упор выкашивающие целые просеки, и сплошная толпа, тут же смыкающаяся над телами убитых.
Ноги сами понесли его вперед, туда, где громыхало и стелился над озером кислый пороховой дым. Сначала он сбился на быстрый шаг, потом побежал. Солдаты бросились за ним, на ходу выхватывая мечи. Стрелки чуть приотстали, заряжая, и устремились вслед плотной группкой. Вслед за первой перешли на бег и вторая и третья роты. Саженей за триста Ромка стал различать детали сражения. Из-за верхней бровки баррикады волнами накатывали воины в шапочках с разноцветными плюмажами. Пули, стрелы и картечь летели им в лицо роями разъяренных ос. Черные мячики ядер с каравелл шлепались в самую гущу. Но это то же самое, что посылать заряды в прилив, надеясь тем самым заставить его отступить. Меченосцы с обнаженными клинками выстроились перед батареей жидкой цепью, в смертельном отчаянии ожидая, когда их сметет поток нападающих.
