— Если у островитян есть дальнобойные ракеты, — глухо отозвался Максим, — им нет нужды форсировать реку. Эта излучина — ближайшее место, от которой до столицы пятьсот километров по прямой. А точность попадания — какая разница, где будет эпицентр ядерного взрыва — над Дворцом Правосудия или над бывшей резиденцией Неизвестных Отцов, тем более что одной ракетой дело наверняка не ограничится? Наши друзья с Благословенных Островов решили выиграть войну одним махом, нанеся атомный удар по столице.
Начальник штаба побледнел: он сразу и безоговорочно согласился с предположением Максима — эта версия объясняла все.
— Так, господин бригадир, принимайте командование, — распорядился Мак, вставая. — Я отправляюсь туда, к излучине. И никаких возражений — каждый должен делать то, что у него получается, и не должен браться не за свое дело. Командуя фронтом, вы сохраните тысячи жизней, которые я наверняка погублю. Перебрасывайте к излучине все, что сумеете, — там решится исход войны. А я переброшу туда самого себя — я здорово задолжал народу этой страны, пора расплачиваться.
…Сидя в стальном брюхе рычащего бронетранспортера, Максим вышел на связь со Странником и сообщил ему о своих выводах. Перехвата он не опасался — канал был надежно экранирован, и говорили они с Рудольфом по-русски.
— Логично, — сказал Сикорски после долгого молчания. — Я подозревал что-нибудь в этом роде.
— Если не успею и айкры прорвутся, вы нанесете по излучине ядерный удар. На сигнал рации.
— Не будет тебе геройской гибели! — отрезал Странник. — Размечтался… — И добавил, помолчав: — Средств доставки у нас кот наплакал, а главное — люди. Нет у меня никакой гарантии, что какой-нибудь офицерик не развернет наспех переоборудованный грузовой самолет и не сбросит бомбу на столицу. Или не будет диверсии. Не суди по одному Тооту — далеко не всем армейцам и легионерам революция пришлась по вкусу. В общем, так: продержись сутки, а там… Ты меня понял, Мак?
— Я понял вас, Рудольф.
…В то время, когда Максим разговаривал со Странником, колонна из двадцати мобильных ракетных установок покинула окраины порта, захваченного айкрами, и двинулась к намеченной точке прорыва. Тяжелые гусеничные монстры шли с погашенными фарами, прикрытые танками с автоматчиками на броне, и с каждым часом приближались к громыхающей линии фронта.
* * *
Жители благоустроенной планеты Земля, стряхнувшей с себя тысячелетнюю грязь жадности и жестокости, не знали, что такое война. Не знал этого и Максим Каммерер, двадцатилетний парень с неясными планами на будущее, очутившийся на своем обитаемом острове по случайному выбору Группы Свободного Поиска. И даже окунувшись с головой в сумрачный мир Саракша, он еще не понял, что это такое, — ни когда дрался с бандитами Крысолова, ни когда получил от господина ротмистра Чачу шесть пуль, ни когда взрывал башню, ни даже тогда, когда участвовал в сумасшедшем танковом прорыве штрафников через пояс атомных мин на хонтийской границе. И даже позже, уже после взрыва Центра, когда в Стране Отцов фактически началась уже гражданская война, а угроза вторжения северян стала реальной, он еще не осознал в полной мере, что стоит за этим коротким словом. И только здесь, на речной излучине, кем-то случайно названной Гремящей, всем своим существом почувствовал Максим обжигающее дыхание чудовища по имени «война».
Он очень быстро потерял ощущение времени — все происходящее с ним и вокруг него слилось в сплошную кроваво-дымную ленту, разматывавшуюся перед его глазами. Гремело, ухало, горели подбитые танки, падали люди, и, казалось, простреленное небо вот-вот рухнет на истерзанную твердь и прихлопнет ее, припечатает, чтобы раз и навсегда покончить с творящимся на ней безумием.
Атаки айкров следовали одна за другой, и Максим собственными глазами увидел, как умеют воевать люди, с детства готовившиеся стать воинами. Островитяне атаковали умело и расчетливо; они не шли в бой стройными шеренгами под развернутыми знаменами, с пением боевых гимнов — они наступали мелкими штурмовыми группами, перебежками, от одной складки местности до другой, и пока одна группа перебегала, другая поддерживала ее плотным огнем, не давая защитникам поднять голову над бруствером окопа. Непрерывно била артиллерия; из лощин гигантскими насекомыми выбегали плоские и приземистые танки-амфибии, шустро перебиравшие гусеницами и плюющиеся снарядами, а если островитяне встречали упорное сопротивление, в воздухе тут же появлялись продолговатые чечевицы их летающих платформ и заливали узлы обороны струями горящего напалма.
Наркотическое опьянение не заставляло Детей Моря бездумно бросаться на пулеметы — боевые машины-берсерки действовали хладнокровно, отнюдь не спеша отдать жизнь во славу далеких побед, но безостановочно шли вперед, используя малейшую оплошность оборонявшихся. Мак, оставив командный пункт, метался по всей линии обороны: командиры частей, особенно офицеры-кадровики, сами знали, что и как надо делать, и бой перешел уже в такую фазу, когда толкать их под руку было не только бесполезно, но и вредно. Максим понимал, что от него как от полководца толку немного, зато появление Мака Сима на передовой имело смысл — его знали, и Максим почувствовал даже что-то вроде религиозного обожания: мы не можем не победить, если с нами сам. Кажется, подумал он, они считают меня богом или пророком… Ощущение при этой мысли у него были странные, однако Максиму некогда было разбираться в оттенках своих эмоций — айкры то и дело врывались на позиции, и тогда в окопах вспыхивали дикие рукопашные схватки.
И он стрелял, видя, как падают под его выстрелами серые десантники, и дрался, на все сто используя свои умения. Но с каждой минутой Максим все отчетливее понимал, что исход битвы решают вовсе не его умение ускоряться и способность справиться лицом к лицу с несколькими противниками. В Гремящей Излучине столкнулись сотни танков, тысячи орудий и десяток тысяч людей, стрелявших друг в друга, и один человек — пусть даже уникальный — слишком мало значил в круговерти такой битвы. Противостояние было коллективным, и победа могла быть только коллективной, а каждый отдельный боец, в том числе и Мак Сим, просто вносил в эту победу свой посильный вклад.
* * *
…К вечеру стало ясно, что островитяне берут верх. Линия обороны была растрепана и порвана в клочья; подкрепления, перебрасываемые к Гремящей Излучине Тоотом, таяли, как снег в кипятке, а за спинами оборонявшихся уже плескалась мутная река — их оттеснили к самому берегу. И Максим почти физически чувствовал, видел, как за лесистыми холмами уже готовятся прыгнуть вперед самоходки, несущие длинные тела ракет, чтобы метнуть на столицу атомное пламя. Какого черта, вяло подумал он, ну неужели Странник сам не может сбросить на излучину атомную бомбу, если уж ему и впрямь некому это поручить? Неужели будет лучше, если в ядерном огне сгорит огромный город? Рада, девочка, она сидит дома и даже не догадывается о том, что вот-вот произойдет…
Максим в отчаянии сжал автомат и тут вдруг почувствовал, что на поле боя что-то изменилось, причем резко. Он поднял голову и выглянул из неглубокого, наспех отрытого окопа.
Его поразила тишина — всю многоствольную канонаду из всех видов оружия как ножом отрезало. Он вгляделся — впереди, там, где залегли цепи островитян, готовившихся к последнему решающему броску, что-то шевелилось, но как-то вяло. По полю полз танк, полз лениво, дергаясь и бессмысленно поводя орудийным стволом, а потом вдруг вынеслась из-за холма летающая платформа, набрала высоту, зависла и камнем упала вниз. Полыхнуло. Громыхнуло.
