– Разрешите…
– Заходи, Проша.
Прохор был сам не свой. Марков увидел, что на верном вестовом прямо лица нет. Он помог ему начать трудный разговор.
– Остаешься? – прямо и просто спросил Марков, догадавшийся, в чем дело.
– Дозвольте, ваше благородие…
– Я не неволю. Да ты и не должен ничего. Это с нас спросу больше…
Они обнялись и простились очень тепло.
– Спасибо тебе, дружище. Жаль, что все так выщло.
– Не поминайте лихом, Егорий Владимирыч. – Прохор смахнул ладонью выступившие на глазах слезы и поспешно отвернулся.
Под руководством Михаила Гордеевича Дроздовского Марков проделал в начале 1918 года весь поход из Румынии на Дон.
В рядах дроздовцев Марков повстречал своего старинного друга и однокашника Сашку Лукина. С Сашкой они были знакомы с незапамятных времен – впервые встретились еще мальчишками-кадетами в Симбирском корпусе, вместе были юнкерами-»павлонами». По окончании училища, несмотря на гвардейские баллы, они вышли в армейскую пехоту в разные полки. В последнем письме с Великой войны, которое Марков получил минувшим летом, Сашка, как всегда, писал другу Жоржу о всякой всячине, совершенно умолчав о собственных заслугах. Теперь оказалось, что Лукин уже штабс-капитан, командовал ротой и имеет два офицерских Георгия.
– Ну ты молодчина, – обнимая друга, говорил Марков. – Как же ты?
– Ты же знаешь, я заговоренный! – по привычке сдвинув фуражку на затылок и поправляя рыжеватую челку, весело смеялся в ответ Лукин.
– Эх ты, заговоренный, – кивнув на три нашивки за ранения на рукаве гимнастерки друга, произнес Марков.
– Ты тоже хорош, – парировал Сашка, щелкнув в свою очередь пальцем по рукаву Маркова – там таких же нашивок красовалось две.
– То ли еще будет, – раздумчиво протянул Марков.
– Будет трудно, – неожиданно очень серьезно сказал Лукин. – Но что бы ни было, – главное, не опускать руки.
И, возвращаясь по своему обыкновению, к веселому тону, бодро закончил:
– Ничего, Жорж! Живы будем – не помрем!
О взглядах на происходящее в России им долго говорить между собой не было особой нужды. То, что их взгляды сходятся, доказывало их добровольное пребывание в отряде Дроздовского.
На одной из станций, выбравшись из своего эшелона, Марков и Лукин подошли вдвоем к водокачке, надеясь набрать кипятку. Здесь их окружила небольшая толпа из солдат и рабочих.
– Снимите погоны! – напористо выдвинулся вперед молодой человек в студенческой тужурке.
Марков быстро оценил ситуацию – толпа заслонила их от теплушек с добровольцами.
– Позвольте полюбопытствовать, на каком основании? – вступил в разговор Лукин.
– А на том, что у нас свобода и революция! – заявил молодой человек.
– Значит, мы тоже свободны?
– Революция освободила всех. И мы будем защищать ее завоевания! – под одобрительное гудение толпы провозгласил студент.
– Прекрасно, прекрасно, – улыбался Сашка, очень медленно делая шаги в сторону железнодорожных путей, стараясь занять такое положение, чтобы быть видимым своими со стороны поезда. Его примеру ненавязчиво следовал и Жорж. – То есть я могу делать, что захочу?
– Вообще-то они офицеры – чуждый рабочему классу элемент, – напомнил чей-то голос из толпы.
Маркова аж перекосило – вот так в одно мгновение людей разделили на классы и элементы.
Но студент, видимо, был настроен более идеалистически.
– Несомненно, вы свободны! – патетически произнес он, впрочем, посчитав необходимым уточнить: – Если только это не направлено против интересов трудового народа.
Сашке оставалось проделать еще несколько шагов, чтобы их заметили от теплушек. На помощь пришел Марков, привлекая всеобщее внимание к себе, спросил:
– Вы хотите носить погоны?
– Нет! – гордо выкрикнул студент.
– А мы хотим. Ведь мы свободны, не так ли? Революция нас освободила…
Подобная логика явно повергла толпу в замешательство.
– Наши погоны трудовому народу не мешают, – уже не скрывая откровенной насмешки, проговорил Лукин. Они с Марковым за разговором выбрались обратно на железнодорожные пути. От эшелона им махали фуражками добровольцы. К водокачке выдвинулся офицерский патруль.
– И никогда не мешали, смею заметить, – уперев руки в бока, повысил голос Сашка.
Из толпы заметили направлявшихся в их сторону вооруженных людей тоже в погонах, четко печатавших шаг.
– Контра, – процедил сквозь зубы студент, отступая назад. За ним, боязливо озираясь на эшелон, подались остальные.
– Мы еще встретимся, – с глухой угрозой проронили из толпы.
Шагая назад к эшелону, Марков рассуждал:
– Всегда считал, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
– Согласен с тобой, Жорж, – отозвался Лукин.
– А эти сами не знают, чего хотят.
– Вот это и опаснее всего, – с грустью покачал головой Сашка.
Разгоралась война, страшнее которой не бывает на свете – гражданская. До самого окончания организованной вооруженной борьбы ни Марков, ни Лукин не сменили раз выбранной стороны в этой войне…
18
– Где вы жрать-то готовите? – негромко спросил сержант Куценко, развязывая свой вещмешок.
– Да мы так, на сухпае, – отвечал ему Воронцов, вычищая пулемет. – Некогда.
– Это неправильно, – назидательно покачал головой Куценко. – А с водой чего?
– Только во флягах.
– У нас тоже. Хреново…
Засевшие в укреплении пользовались выпавшим затишьем. Сколько оно продлится, не мог с уверенностью сказать никто. По рукам пошли фляги с водой. Доктор Головачев напоил раненых. Пришел в себя подполковник Ратников. Голова у него уже была забинтована до этого.
– Убери от меня руки, гад! – попытался отстранить от себя доктора начальник политотдела.
– Не дергайтесь, батенька, – прогудел в ответ Головачев. – Лежите смирно.
– Да я таких, как ты, в гражданскую… – прохрипел подполковник.
Головачев не обратил на реплику в свой адрес ни малейшего внимания. Распоров полностью галифе подполковника, он снял присохшие повязки и внимательно осматривал раны на ногах.
– Да я таких… Ой, больно-о-о, сука-а-а!.. – изогнулся Ратников.
Головачев удовлетворенно покивал головой, открыл свой старенький, видавший виды саквояжик.
– Есть шанс спасти ноги, – придвинувшись к Ратникову, сообщил доктор. – Но придется потерпеть.
