– Ох и потрудились же мы, православные, – вздохнул кто-то, все еще напряженно присматриваясь перед собой.
– Может, теперь отстанут?..
– Будем надеяться.
– Дай-то Бог…
Но вскоре над ними завыли мины. Обстрел из минометов продолжался минут пятнадцать, затем все смолкло окончательно. Видимо, неприятель просто сорвал таким образом свою бессильную злобу. Разорвавшиеся сверху мины не причинили никому ни малейшего вреда. Затем тишина уже установилась надолго.
Тем не менее усилили наблюдение за долиной и дорогой внизу. Дежурить в башенку наверх полез Паша-Комбайнер со своим пулеметом. Все остальные спешно приводили в порядок себя и оружие.
К Маркову подошел подтянутый человек в пятнистой куртке, закинул на плечо автомат и снял с головы немецкую фуражку. Поправил короткую рыжеватую челку и слегка усмехнулся в прокуренные усы.
– Ну, здравствуй, Жорж! – негромко произнес Лукин.
– Здорово, Сашка! – отозвался Марков и привалился плечом к низкому кирпичному своду коридора…
17
На фронте творилась какая-то чертовщина. Прибыв в свой полк в апреле 1917-го, поручик Марков не узнал родного соединения. Дисциплина упала невообразимо. Так же как и в Петрограде, здесь повсюду были комитеты. Точно так же время проводилось в бесконечных и бесполезных разговорах и митингах. Невесть откуда возникали всевозможные заезжие агитаторы. Поначалу их сдавали по начальству. Маркову рассказали: вскоре после случившейся в столице революции, когда до Румынского фронта только начали докатываться первые ее волны, нескольких ораторов, агитировавших против войны, солдаты по своему почину расстреляли как германских лазутчиков.
– Ясное дело, германцы, – здраво рассудили солдаты, терпеливо выслушав антивоенную агитацию. – Такое только им выгодно.
Еще один смертный приговор агитатору утвердил командир полка. Итог – по приказу сверху сняли с должности командира. Люди перестали что-либо понимать в происходящем…
В команде пеших разведчиков, которой заведовал во время отсутствия Маркова прапорщик военного времени из бывших студентов, дела обстояли неважно. Марков решил прибегнуть к единственному, на его взгляд, действенному средству, чтобы вновь сплотить подразделение и поднять его боевой дух – испросив разрешения у вышестоящего начальства, стал готовить разведывательный рейд. Неожиданно возникло препятствие, о котором раньше нельзя было и помыслить – оказалось, что солдатский комитет проголосовал против такого рейда. Сообразно новым условиям пришел на помощь Прохор Зыков. Поначалу Марков весьма удивился, когда его верный вестовой вдруг заделался комитетчиком. Однако вскоре под влиянием развившего в новой структуре бурную деятельность Зыкова комитет начал принимать более или менее вменяемые решения. Зыков стал в полку видной фигурой. Маркову все это категорически не нравилось, что он без обиняков и высказал Прохору.
– Они ж как дети, Егорий Владимирыч, – успокаивал поручика Зыков, ставя на стол шипящий самовар. – Им кинули игрушку, теперь просто так не заберешь…
Зыкову долгое время удавалось невероятное: при соблюдении всей пламенной революционной риторики на собраниях комитета проводить в жизнь те решения, которые худо-бедно позволяли осуществлять боевую деятельность. Марков поражался: и откуда только взялись у Прохора такие способности говорить речи!
В хозяйственном отношении у них с Зыковым все оставалось безупречно. Стараниями Прохора личный состав был прекрасно одет, обут и накормлен, размещен в лучших помещениях. Марков все-таки предпринял задуманный рейд, увенчавшийся полным успехом – они приволокли из-за линии фронта австрийского полковника. Дисциплина в команде сразу укрепилась. Впрочем, поручику было ясно, что держалась она исключительно на личном уважении к нему его собственных солдат. Относительно общего состояния армии он уже не питал иллюзий. Но так хотелось надеяться, что все принесенные за эти годы жертвы были не напрасны.
– Ничего, – смеялся Прохор, – и при комитетах прожить можно. Бог даст, еще все наладится.
Но ничего не налаживалось, а наоборот – разваливалось окончательно. Летом 1917-го Марков и другие патриотически настроенные офицеры возлагали большие надежды на генерала Корнилова – его выступление закончилось неудачей. К осени наступила всеобщая апатия. После большевистского переворота в Петрограде и последовавших затем событий фронтовые структуры еще некоторое время продолжали действовать как бы по инерции. Массовый характер приобрело дезертирство.
– Отпустите нас домой, – пришли к Маркову его старые разведчики. – Ничего мы больше здесь не хотим…
Они могли его ни о чем и не просить – просто взять и уйти, как делали тогда многие. Марков поблагодарил тех, с кем вместе смотрел смерти в лицо все эти годы. Он очень по-доброму, с болью и грустью в душе, расстался с ребятами, снабдил их деньгами и документами. Зыков, ловко проведя нужное «решение комитета», обеспечил отъезжающих комплектами нового обмундирования и запасами продовольствия. Прощаясь, разведчики на вокзале, полном праздно шатающихся распустившихся нижних чинов, образцово взяли Маркову под козырек. Это было все, что они могли сделать друг для друга. Вторая отечественная война, наполненная жертвами и подвигами, приближенная общими стараниями к самому порогу победы, заканчивалась поражением собственного отечества. Это было чудовищно, пронзительно несправедливо и неправильно. Острое чувство несправедливости происходящего вокруг переполняло тогда Маркова, требовало выхода наружу, конкретных действий. Он не мог оставаться безучастным наблюдателем. А еще было очень-очень стыдно. Глядя на творившийся кругом бардак, в котором все будто с ума посходили, Марков испытывал жгучее чувство стыда. Тогда его охватили именно чувства стыда и национального унижения, а отнюдь не ненависти к кому-либо. К происходящему вокруг тебя беспорядку можно относиться по-разному: можно от него бежать, можно пытаться его игнорировать и делать вид, что ничего не случилось. Только в первом случае, с учетом масштаба происходивших в России катаклизмов, ты лишишься родины, а во втором – скорее всего, и жизни. Уж самого себя точно во втором случае лишишься. А можно деятельно пытаться всеми силами бороться против этого беспорядка. Даже если шансы на успех кажутся совсем призрачными, а бездействием окружающих создается впечатление, будто ты в меньшинстве или даже в полном одиночестве. Именно последний вариант – вариант действия – и был для Маркова единственным возможным. К сожалению, так думали и поступали тогда далеко не все – прежде всего из числа кадровых офицеров… Выход нашелся – вскоре Марков присоединился к бригаде русских добровольцев Румынского фронта, которую сформировал некий полковник Дроздовский.
Его собственный полк к тому времени совершенно развалился. Маркову было тяжело наблюдать агонию некогда дружной и спаянной воинской части, так славно принявшей его в самый канун мировой войны, в рядах которой он проделал долгий и трудный боевой путь. К собиравшему свои нехитрые пожитки Маркову отчего-то неуверенно постучался Прохор Зыков:
