К Маркову подошел угрюмый сержант Куценко, доложил:
– Четыре ганса, старшина убит.
2
По приказу Маркова выставили боевое охранение. Куценко сходил-таки в сарай и обнаружил в нем забившегося в дальний угол молочного поросенка. Обмотанный взятой здесь же со стены лошадиной упряжью, упирающийся свин был извлечен наружу. Далее Куценко застыл посреди двора в серьезном раздумии. Поросенок, как собачонка на поводке, хрюкал и рыл землю копытцами, норовя вырваться. Под окнами дома курили разведчики, усевшись прямо на землю. Перед ними лежало накрытое плащ-палаткой тело старшины. Убитых немцев подбирать не стали. Обитатели фольварка так и не появились, хотя по всем приметам было видно, что хозяйство аккуратно велось ими вплоть до сегодняшнего дня. К Маркову подошел ефрейтор Быков.
– Товарищ капитан, разрешите, – Быков кивнул на грузовик. – Мне бы полчасика…
Марков утвердительно кивнул. Вместе с Пашей-Комбайнером ефрейтор обследовал грузовик. «Опель» осел на пробитое переднее колесо. Одна фара была разбита, на правой створке ветрового стекла зияли в паутине трещин несколько пулевых отверстий. Правая дверца оказалась изрешечена, красивая эмблема-щиток, которую так и не закрасили, была пробита в нескольких местах. С полдюжины дырок обнаружилось в крышке капота. Доски правого борта пошли трещинами. Выбитые пулями, клочьями висели на них щепки. Под радиатором натекла лужа воды. Пробитые канистры уже выкинули из кузова. Бензобак, к счастью, остался цел.
– Жалко бросать, – констатировал Быков и полез за инструментами.
– Вот ведь, товарищ капитан, – подтянув поросенка к ноге, как заправский собачник на утреннем выгуле, заговорил рядом с Марковым сержант Куценко. – Хорошо, что не перекрасились. Они, – сержант мотнул головой в сторону ворот, где лежали пострелянные немцы, – они нас по машине за своих приняли. Когда разобрались, успели только самую малость рассредоточиться. А иначе, я так полагаю, нам бы еще хуже встречу устроили…
– Да мы тоже вояки – ввалились как к теще на блины, – подал голос от завалинки Фомичев.
– Расслабились, – резюмировал Марков, обводя взглядом своих бойцов. – Больше никакой самодеятельности с подобными поездками. Война еще не закончилась.
А про себя капитан добавил: «И я тоже хорош!»
Между тем Паша-Комбайнер поставил запаску вместо пробитого колеса. Быков, взобравшись на передний бампер, подняв крышку капота, осмотрел моторный отсек. Спрыгнув, с увлечением побежал в кузов за инструментами, довольно мурлыча себе под нос: «Аккумулятор цел». Ефрейтор разложил перед машиной набор ключей, снова сбегал в кузов, открутил откуда-то несколько болтов разного размера. Из дверного проема хозяйского сарая надергал пакли, намотал ее на болты и вкрутил их в те места, где радиатор пробили пули. Сбегал к колодцу, принес воды. Через оказавшуюся на штатном месте воронку (спасибо прежнему хозяину машины!) залил жидкость в горловину радиатора. Попросил бойцов катнуть грузовик метров на пять вперед по двору на сухое место. Те катнули. Быков сноровисто поползал под машиной, осматривая, нет ли где течи. Вылез ефрейтор довольный и, отряхнувшись, уселся за руль. Секунд тридцать стартер крутился вхолостую, а затем «Опель», закашлявшись, выпустил из выхлопной трубы облако сизого дыма. Выждав секунд десять, Быков снова запустил стартер. Грузовик взревел мотором. Погазовав на холостых оборотах, ефрейтор выпрыгнул из кабины, оставив двигатель работающим. Подошел к Маркову и, козырнув, доложил:
– Можно ехать, товарищ капитан!
Тело старшины положили ближе к кабине. Остальные разведчики уселись вдоль бортов. Оружие держали на изготовку. Куценко с поросенком поместился у заднего борта. Вконец ошалевший свин метнулся было по кузову в сторону кабины, но сержант отходил его несколько раз со всего размаху упряжью по щетинистой спине, приговаривая:
– Я тя, у-ух!
Фомичев посмотрел на накрытого плащ-палаткой товарища, потом перевел взгляд на Куценко с поросенком. Ничего не сказал, отвернулся. Куценко, перехватив его взгляд, поскреб ногтями небритый подбородок и отчаянно с ноги заехал напоследок поросенку в пузо. Тот хрюкнул и забился под лавку. Грузовик покинул злополучный фольварк и выехал на знакомый проселок. В кабине Марков стянул с головы пилотку, повертел в руках. Головной убор был пробит пулей и обожжен на самой маковке. Марков и не почувствовал в горячке боя, когда это произошло. Вытащив из-за отворота той же пилотки плоскую картонку с иголкой и ниткой, аккуратно расправил края головного убора на колене и принялся штопать дырку, раскачиваясь в такт движению машины. Быков покосился на капитана и только молча покачал головой…
Через пару часов вернулись в городок. Оставленный лейтенантом Чередниченко на площади у ратуши боец проводил их на уютную тенистую улочку с симпатичными двухэтажными особнячками. Визжащего поросенка сержант Куценко уволок через просторную кухню на задний двор. В переднюю вышла хозяйка, статная женщина лет пятидесяти. Накрахмаленный передник, плотно сжатые губы, настороженный, но в то же время исполненный достоинства взгляд. Марков козырнул хозяйке, поздоровался по-немецки и демонстративно замер у порога. Женщина подняла глаза на немолодого, но подтянутого офицера с безупречной выправкой, пристально поглядела на него несколько секунд и, сделав какие-то выводы для себя, слегка наклонила голову, произнеся «вitte». Пропустив хозяйку вперед, Марков вошел вслед за ней в гостиную. Сразу же бросились в глаза две фотографии над камином. На одной был запечатлен серьезный полковник одних примерно с Марковым лет в общевойсковой форме вермахта. На другой – улыбающийся молодой человек в кителе и фуражке люфтваффе, с белокурой плойкой волос, выбивающейся из-под козырька. «Муж и сын», – сразу же отметил про себя Марков. Хозяйка, перехватив его взгляд, даже не сделала попытки отвести глаза. Сложив кисти рук на переднике, она всем своим видом словно говорила – что есть, то есть. Из этой немой сцены однозначно следовало, что фотографии в подобранных со вкусом рамках орехового дерева остались на своих видных местах преднамеренно. Марков объявил женщине, что некоторое время он и его подчиненные будут квартировать в ее доме. Затем осведомился, где располагается городское кладбище.
– Кладбище? – удивленно переспросила хозяйка. Не понять хоть и слегка старомодного, но прекрасно поставленного в свое время немецкого Маркова она не могла и была удивлена именно характером вопроса.
Капитан попросил подробно объяснить ему туда дорогу. Женщина рассказала. Поблагодарив, Марков инстинктивно закончил разговор легким полупоклоном, чем снова вызвал пристальный взгляд хозяйки. Уже выходя из комнаты, машинально задержался еще перед одной настенной фотографией. На ней статный молодой лейтенант в кайзеровском мундире и пикхельме с достоинством облокотился о спинку резного готического кресла. В кресле сидела, склонив голову, красивая девушка в белом платье с розой в руке. На карточке было выведено золотистой вязью с завитушками: «Потсдам, 1912». С поправкой на возраст Марков признал в девушке и лейтенанте хозяйку и полковника вермахта из первой фотографии на каминной полке. Губы хозяйки чуть дрогнули.
