Последствиями деятельности этого режима были лишь хаос, нищета и голод во всех странах. Я, с другой стороны, в течение двадцати лет боролся — с минимальным вмешательством, не разрушая нашу экономику — за установление в Германии нового национал-социалистического порядка, который не только устранил безработицу, но и позволил рабочему в полной мере пожинать плоды его труда.
Успех этой политики в экономическом и социальном возрождении нашего народа, который, систематически устраняя классовые и общественные различия, становится действительно народной коммуной — конечной фазой мирового развития.
Именно поэтому я, переступив через себя, в августе 1939 года послал моего министра иностранных дел в Москву, чтобы противостоять британской политике изоляции Германии.
Я сделал это исключительно из чувства ответственности перед немецким народом, но, прежде всего, в надежде достичь окончательного ослабления напряженности, чтобы предотвратить жертвы, которые, в противном случае, могли бы потребоваться от нас.
В то время, когда Германия торжественно подтвердила в Москве, что все перечисленные страны и территории — за исключением Литвы — не находятся в зоне германских политических интересов, было заключено специальное соглашение на случай, если Британия преуспеет, подстрекая Польшу начать войну с Германией.
В этом случае также была попытка ограничить германские требования, несмотря на успехи немецких вооруженных сил.
Национал-социалисты! Последствия этого соглашения, которого я сам желал и которое было заключено в интересах германского народа, были очень серьезными, особенно для немцев, живущих в перечисленных странах.
Более чем 500 000 немецких мужчин и женщин, все — мелкие фермеры, ремесленники и рабочие — были вынуждены покинуть свои дома, практически бежать, чтобы спастись от нового режима, который сулил им полную нищету в начале и — рано или поздно — полным истреблением.
Тем не менее, тысячи немцев исчезли. Невозможно даже узнать об их судьбе, не говоря уже о местонахождении.
Среди них было не менее 160 тысяч германских граждан. Все это я оставил без ответа, потому что так было надо. У меня, в конце концов, было только одно желание — достичь окончательной разрядки напряженности и, если получится, зафиксировать это состояние.
Однако уже в течение нашего наступления в Польше, советские руководители внезапно, вопреки договоренности, потребовали, ко всему прочему, Литву.
Германская империя никогда не имела намерений оккупировать Литву и не только не предъявляло в этой связи никаких требований литовскому правительству, но и отказало в то время Литве в просьбе прислать туда германские войска, как несоответствующей целям германской политики.
Несмотря ни на что, я подчинился новому требованию русских. Однако это было только начало бесконечной цепи вымогательств, которые с тех пор повторялись и повторялись.
Победа в Польше, одержанная исключительно германскими войсками, дала мне возможность снова обратиться с мирным предложением к западным великим державам. Оно было отвергнуто усилиями международных и еврейских поджигателей войны.
В то же время, одной из причин этого отказа был тот факт, что Британия все еще надеялась образовать европейскую антигерманскую коалицию, в которую должны были входить Балканы и Советская Россия.
Поэтому в Лондоне решили отправить г-на Криппса послом в Москву. Он получил ясные инструкции — на любых условиях возобновить отношения между Англией и Советской Россией и развивать их в пробританском направлении. Британская пресса освещала ход этих переговоров до тех пор, пока это разрешалось по тактическим соображениям.
Осенью 1939 и весной 1940 были продемонстрированы первые результаты этих переговоров. Поскольку Россия обязалась оккупировать не только Финляндию, но и Прибалтийские государства, она внезапно мотивировала свои действия аргументами настолько же смешными, насколько и ложными — что она должна защитить эти страны от внешней угрозы, или предотвратить такую угрозу.
Это могло относиться только к Германии, поскольку никакое другое государство не могло даже достичь Балтики, не говоря уже о том, чтобы начать там войну. Тем не менее, я промолчал. Однако Кремль тут же продолжил.
Принимая во внимание то, что весной 1940 года Германия, в соответствии с так называемым пактом о дружбе, отвела свои войска от дальней восточной границы и, фактически, полностью очистила эти области от германских войск, концентрация русских вооруженных сил, которая уже в то время начиналась в полной мере, могла быть расценена, только как преднамеренная угроза Германии.
Согласно личному заявлению Молотова, сделанному в то время, 22 русские дивизии уже были размещены весной 1940 года в Прибалтийских государствах.
Так как русское правительство всегда настаивало, чтобы войска были размещены исключительно по просьбе местного населения, целью их присутствия там могла быть только демонстрация против Германии.
В то время, когда наши солдаты, с 5 мая 1940 года громили франко-британскую мощь на Западе, развертывание русских военных сил на нашей восточной границе продолжалось все в более и более угрожающей степени.
Поэтому, с августа 1940 я считал, что не в интересах империи оставлять без защиты наши восточные области, которые и так часто подвергались разорению, ввиду этой огромной концентрации большевистских дивизий.
Таким образом, следствием сотрудничества Британии и Советской России стало связывание таких мощных наших сил на востоке, — особенно это касается авиации, — что германское высшее командование уже не могло ручаться за успешное завершение войны на западе.
Это было целью не только британской политики, но также и политики Советской России; и для Англии, и для Советской России важно было, чтобы война продолжалась как можно дольше, чтобы ослабить всю Европу, делать ее все более и более бессильной.
Угрожающее нападение России на Румынию, по данным последнего анализа, имело своей целью овладение важной базой — не только для Германии, но также для европейской экономики, или, по крайней мере, разрушение этой базы. Империя, особенно с 1933 года, с бесконечным терпением искала торговых партнеров в юго-восточной Европе. Поэтому мы крайне заинтересованы в конституционной стабильности и территориальной целостности этих стран. Российское продвижение в Румынию и сближение Греции с Англией угрожало за короткое время ввергнуть эти регионы во всеобщую войну.
Вопреки нашим принципам и экономическим интересам, в ответе на срочный запрос тогдашнего румынского правительства, полностью несущего ответственность за такое развитие событий, я посоветовал уступить требованиям Советской России и, в интересах мира, отдать Бесарабию.
Румынское правительство верило, однако, что может оправдать такой ответ перед своим народом только в том случае, если Германия и Италия гарантируют целостность того, что все еще оставалось от Румынии.
Я сделал это с тяжелым сердцем, в основном, потому, что когда Германская империя дает гарантии, это означает, что она выполнит их. Мы ни англичане, ни евреи.
