Люди медленно вставали: кто на колени, кто на четвереньки, кто, пошатываясь, на ноги. Начали осматривать лежащих без чувств товарищей. Ключевский пробрался к тому месту, где до взрыва стоял Макаров.
Степан Осипович, прислонившись к стене, потряс головой. Поплевав на пальцы, затушил тлеющий на плече мундир, отвернул на сторону изрядно подпаленную бороду. Пошевелил плечами – вроде обошлось.
– Ваше превосходительство, ваше превосходительство, – раздался из центра рубки чей-то возбужденный голос. – Вниз надо, в центральный пост.
– Вниз, – поддержал другой голос. Говоривших не было видно за не до конца еще рассеявшимся дымом. – Вниз, побьет здесь всех…
Макаров обернулся, напоролся взглядом на подошедшего Ключевского. Громко произнес на все помещение:
– По местам стоять! Механик, выяснить повреждения и исправить немедля!
И уже тише добавил:
– Остаемся здесь. Из центрального поста мы ничего не увидим. А боем надо управлять…
Дали аварийное освещение. Попытались наладить телефон. Безуспешно. В переговорные трубы тоже никто не откликался. Вскрыли ящики со знаком Красного Креста. Зашелестела парафиновая бумага – вспарывали индивидуальные пакеты. Сменили в очередной раз рулевого. Ключевский с двумя офицерами перевязывал разбитую голову Иванову. Тот стонал, не приходя в сознание. Матросы раскатали парусиновые носилки. Уложили на них командира, зафиксировав ноги в специальном кармане, чтобы не скользил, когда будут спускать по трапу вниз. Уже взялись за бамбуковые шесты носилок, как выяснилось вдруг, что не открывается люк в центральный пост.
– Черт! – ругался ожесточенно колотивший по люку вахтенный начальник. – Заклинило! Видать, где-то палубу перекосило.
И, обведя всех взглядом, почти по слогам произнес с явным удивлением:
– Не должно так быть. Конструкцией не предусмотрено…
Все тяжко переглянулись. Боевая рубка оказалась отрезана от остальных трюмных помещений корабля. Выйти верхом через палубу под таким огнем японцев – чистой воды самоубийство.
– Дозвольте, ваше превосходительство? – взял под козырек перед Макаровым Ключевский…
Вместе с Сергеем Платоновичем вызвался идти молодой мичман из адмиральского штаба. Задача – восстановить связь боевой рубки с центральным постом и проверить, если удастся, что случилось с носовой башней главного калибра.
Некоторое время Ключевский с мичманом посидели, пригнувшись, перед броневой плитой напротив входа, разделяющей рубку и мостик. Японцы били по «Цесаревичу» сосредоточенными залпами. Выждав, когда броненосец содрогнется от очередной порции попавших в него снарядов, хором досчитали до двух и по счету «три» кинулись наружу.
Корабля, собственно, видно не было. Все заволакивал коптящий, казалось, до самых небес чернющий дым. Офицеры, ориентируясь по крылу мостика, устремились к левому трапу, желая поскорее очутиться на необстреливаемом борту. Где-то сзади и сверху на высоте пятиэтажного дома гулко стукнул снаряд в переднюю дымовую трубу. На головы посыпались какие-то обломки, словно некий шутник высыпал вниз строительный мусор с высоченного чердака того самого дома. Перед лицом Ключевского просвистели в воздухе горящие обрывки ворсяного троса. Сергей Платонович уже схватился было за поручни долгожданного трапа, когда попавшими дуплетом японскими снарядами подняло на воздух весь нижний мостик «Цесаревича». Ключевского подбросило вверх. Кувыркаясь в невесомости, он отчетливо вдруг увидел под собой носовую двенадцатидюймовую башню. В сознании пунктуально отщелкнулось – ему еще надо туда сегодня обязательно попасть. В следующий миг сознание выключилось звучным шлепком, с которым Сергея Платоновича швырнуло на открытую палубу. Придя в себя, Ключевский обнаружил, что лежит на баке у самого борта. Покрутил головой, приподнялся – над ним торчали огромные стволы развернутых в сторону неприятеля двенадцатидюймовых пушек. С виду совершенно целые, грозные, но безмолвствовавшие. Отсюда до них было не добраться. Это плохо. Но еще хуже было то, что лейтенанта перекинуло на правый борт, по которому вел непрерывный огонь неприятель. Не прошло и десяти секунд, как на палубе ярким всполохом разорвался очередной японский снаряд. Засвистели осколки. Где-то ближе к середине броненосца громко закричали, но самих людей Сергей Платонович не разглядел. Осмотревшись, Ключевский обнаружил в нескольких шагах от себя мичмана из штаба. Опираясь о палубу коленом и ладонью, лейтенант затряс товарища по вылазке за плечо. Заглянул в остекленевшие глаза, вылезшие из орбит. Разглядел закушенный, распухший язык такого цвета, будто мичман только что ел вишню. Тормошить дальше не имело смысла. Ключевский сделал на четвереньках несколько шагов. Рука погрузилась во что-то липкое. Сергей Платонович вытянул оторванную намного выше колена чужую ногу. Не вполне отдавая себе отчет, зачем он это делает, приставил ногу мичману на прежнее место, прикрыл полой кителя. Очумело пополз дальше. Новый взрыв проломил палубный настил в десятке метров впереди. Вскочив, Ключевский кинулся к ближайшей носовой шестидюймовой башне и изо всех сил забарабанил руками и ногами в стальную дверь.
Дверь отворилась, пропуская внутрь ввалившегося Сергея Платоновича, и тут же намертво захлопнулась снова.
– Здравствуйте, Сергей Платонович! – невозмутимо приветствовал Ключевского в башне мичман Дараган. Сказано это было таким тоном, будто Ключевский появился у него не посреди жестокого сражения в Желтом море, а зашел на вечерний чай во время безмятежной якорной стоянки где-нибудь на Цейлоне или Суматре. Дараган одернул ладно пригнанную тужурку, поправил и без того аккуратный пробор:
– Вы извините, пожалуйста, одну минуточку.
И прильнул к приборам на командирской площадке. Мягко развернулась движимая расположенными под железной платформой электромоторами башня. Совсем другим, резким командным тоном отдал привычные распоряжения мичман. Клацнули замки орудий. Дружно рявкнули шестидюймовки. Башня привычно выплюнула сквозь горловину на крыше стреляные гильзы. Спустя несколько мгновений комендоры радостно прокричали:
– Попадание!
Отфыркиваясь, как после ныряния, от едких пороховых газов, Дараган опять поправил пробор и обратился к Ключевскому:
– Ну как вы?
Сергей Платонович размазал по лицу копоть вперемешку с кровью, скосил глаза на болтающийся у груди левый эполет, подтянул оторванный наполовину рукав сюртука. Сквозь разошедшийся шов виднелась остающаяся почему-то до сих пор белоснежной рубашка.
– Нормально!
В двух словах Ключевский обрисовал мичману ситуацию, сложившуюся в боевой рубке. Дараган распахнул нижний люк в полу башни:
– Сюда! Ершов! – окликнул мичман одного из своих артиллеристов. – Поступаешь в распоряжение господина лейтенанта.
– Есть!
Ключевский полез по скобяному трапу в недра броненосца. Следом застучали сапоги Ершова. Добрались до бомбового погреба. Попетляли по бронированным закоулкам. Навстречу попалось несколько раненых, пробиравшихся в лазарет. Спустились еще на пару уровней вниз. Пробежали мимо с брусьями и упорами матросы трюмно-пожарного дивизиона. На вопрос Ключевского, где их командир, трюмный старшина махнул куда-то в дальнюю сторону коридора. Побежали в указанном направлении. Наконец нашли командовавшего дивизионом мичмана. Тот, прихватив с собой инженера-механика и с полдюжины нижних чинов, срочно отправился вызволять попавший в затруднительное положение штаб. Проводив их наверх через центральный пост, Ключевский устремился на батарейную палубу левого борта. Следом неотступно громыхал сапогами Ершов.
