– У нас с французской империей мир, и мы уже передали ей свои средиземноморские области! – едва не рыдал австрийский посол в Петербурге. – Но ваш Сенявин творит полнейшее беззаконие и провоцирует Наполеона на новую войну! Уймите наглеца! Остановите безумца!
Российское Министерство иностранных дел оказалось в весьма щекотливом положении. Австрия, пусть и крепко битая, по-прежнему оставалась, по существу, единственным реальным союзником России по антифранцузской коалиции. Новой ее войны с Францией допускать было сейчас никак нельзя. Наполеон раздавил бы Вену в считаные дни. Но и убирать Сенявина из Адриатики сейчас тоже было невозможно – он был последней козырной картой Петербурга в сложнейшей политической партии. Терять этот козырь в угоду кому бы то ни было было никак нельзя. А потому, отпаивая австрийского посла валерьянкой, император Александр отправил Сенявину новое письмо. Он велел вице-адмиралу самому выбирать образ действий, исходя из местной обстановки, беря при этом на себя всю ответственность за последствия.
Отряд Сенявина по пути в Катторо завернул в Рагузу. Последняя была старой колонией Республики святого Марка, а потому, несмотря на славянско-православное население, правили ею исстари вельможи-католики. Именно поэтому Сенявин отказался от варианта здесь ставить свой десант. Естественно, что корабли под косыми Андреевскими флагами не могли вызывать у католиков даже доли той любви, которую они испытывали к своим единоверцам австрийцам. Впрочем, пока рагуз-ский сенат держал нейтралитет и присматривался, к кому выгодней примкнуть, чтобы не прогадать. История республики насчитывала без малого девять веков. Удивления достойно, как могло уцелеть это маленькое государство среди множества войн и завоеваний. Спасало Рагузу прежде всего главное правило ее политики: со всеми торговать и ни с кем не ссориться. Но сейчас, похоже, ссоры с одной из воюющих сторон было не миновать, и сенат республики метался, не зная, к кому бы примк-нуть. Ситуацию осложняло и то, что со дня на день должна была произойти ежегодная смена правителя – ректора. Процедура эта была весьма впечатляюща. Коллеги правителя заявлялись к старому ректору и со словами: «Именем республики объявляем тебе, что если сейчас же не оставишь дворец через дверь, то вылетишь через окно!», вселяли новоизбранного. Этой процедурой рагузцы весьма гордились и почитали ее основой своей демократии. В настоящее время Рагуза находилась под защитой Порты. Однако, помимо податей, посылаемых в Константинополь, дары регулярно слались в Вену и Ватикан. Теперь же весь старый уклад летел вверх тормашками, и никто толком не знал, что надо делать.
Рагуза открылась морякам внезапно. Обнесенный каменной стеной с круглыми башнями город лежал на берегу залива у подножия Баргаторской горы. Узкие и чистые улицы. Всюду странное сочетание азиатского и итальянского архитектурных стилей, дворец же правителя-ректора в стиле мрачном готическом. Гавань Ра-гузская годилась лишь для малых судов, а потому в полумиле от города был выстроен прекрасный порт Святого Креста, где и стоял весь огромный торговый флот республики. Сейчас в порту царило большое оживление. Последняя война турок с французами весьма обогатила местных торговцев.
С крепостных стен русских моряков встретили приветственным залпом. Толпы ликующих людей кричали «ура». Несколько застигнутых в гавани французских приватиров тут же, без долгих раздумий, спустили свои флаги. Городской сенат, состоявший еще из старых венецианских дожей, был, впрочем, настроен к прибывшим весьма прохладно.
Дожи встречали русского главнокомандующего со всею важностью в длиннополых черных мантиях и в длиннейших старомодных париках. Вице-адмирал говорил с ними напрямую:
– Французы непременно решатся на захват Рагузы, а потому пока не поздно я предлагаю вам союз и взаимную помощь! Поймите, что у Наполеона нет морской силы, а у России она есть! Если вы примете сторону нашего неприятеля, то мы лишим вас морской торговли, без которой вы погибнете!
– А нельзя ли нам остаться нейтральными? – спросили озадаченные таким оборотом дела дожи.
– Нельзя быть наполовину беременными! – ответил русский командующий. Вельможи переглянулись.
– Мы готовы к союзу с вами! – сказали они, но голоса при этом прозвучали без особой радости.
На стене парадного зала в золотой рамке висел лист хартии, данной некогда Рагузе султаном Османом, о ее неприкосновенности. Султан был неграмотен, а потому вместо подписи приложил к бумаге свою ладонь, вымазанную чернилами. Нобили глядели на чернильную султанскую пятерню и вздыхали о счастливом времени. Что то будет теперь?
Настроение, с которым встречали русских моряков в Катторо, в корне отличалось от приема, оказанного ра-гузским сенатом. Если православная беднота встречала прибывших как своих, то католическая аристократия настороженно, враждебно. В конце концов, стороны договорились, что в случае опасности, по просьбе сената в Рагузу прибудет отряд русских кораблей и солдаты десанта для совместных действий против французов. Однако кислый вид венецианских нобилей Сенявину особой уверенности в их искренности не внушил. Отказался рагузский сенат и от помощи постоянного русского гарнизона.
– Что ж, дело ваше! – пожал плечами Сенявин. – Однако как бы не пришлось в скором времени раскаиваться!
Выбирать, однако, было не из чего, и приходилось довольствоваться хотя бы достигнутым соглашением. Вежливо откланявшись, Сенявин вернулся к себе на «Елену», и отряд кораблей немедленно взял курс на Триест.
– Чует мое сердце: добром в Рагузе дело не кончится! Это не Катторо с Черной Горой! – поделился он своими мыслями с каперангом Быченским. – Может, нам следует еще что-либо предпринять?
– Что могли, мы уже сделали. Теперь остается надеяться лишь на голос разума рагузских правителей!
В Триесте командующего должны были ждать последние свежие новости из Петербурга, в которых он так сейчас нуждался. К тому же судам отряда требовалась немедленная починка, и вице-адмирал хотел использовать время пребывания в Триесте с максимальной пользой для себя. Едва суда втянулись в гавань самого северного из адриатических морских портов, Сенявина известили, что никаких известий для него пока нет…
А 15 мая 1806 года на борт неожиданно прибыл австрийский главнокомандующий в Далмации и одновременно комендант Триеста фельдмаршал Цах. Неоднократно битый французами, он старался теперь предупредить все их желания. Фельдмаршал был озабочен, но при этом, как всегда, исключительно надменен и нагл.
– Вам надлежит немедленно покинуть Триест! – без обиняков заявил он, даже не удосужившись поприветствовать русского командующего, что было вопиющим нарушением элементарного этикета. Сенявин поморщился:
– В излишнем гостеприимстве вас не заподозришь! Разумеется, я покину ваш порт, но не раньше чем починю здесь свои суда!
Отвернувшись к окну, командующий дал понять, что разговор исчерпан. Гремя по трапам огромными ботфортами, звеня не менее чудовищной саблей, Цах проследовал в свою шлюпку.
– Скатертью дорога! – улыбаясь, проводил его вахтенный офицер.
