— Поймите, Евгений Валерьевич, они думали о вас, — не слишком убедительно сказал я. — Это не просто игра по правилам в подземке или еще что… это настоящая война. Уже без правил и без всяких моральных принципов.
— Ты думаешь, я не понимаю? — перебил он меня. — Не первый год на этом свете живу. Такого навидался, что тебе и не снилось…
— Просто наша задумка слишком опасна. Вы еще не до конца выздоровели, чтобы рисковать.
— Да я здоровее тебя в сто раз, мальчик мой, — проворчал Евгений Валерьевич. — Не в этом дело. Не думай, что я считаю вас всех подлыми предателями. Совсем нет, я даже не держу на вас никакой обиды. Хотите, чтобы я здесь остался и передал тебя Николаю? Пожалуйста! Но что мне делать потом? Мое место не у партизан, а среди игроков. А я остаюсь здесь совсем один? Как я буду выбираться?
А ведь он совершенно прав! Мы оставляем его, по сути, в совершенно чуждой для него обстановке. Да еще и среди людей, которых он не то чтобы презирал, но видел в каждом из них свой собственный просчет. Подтверждение того, что он не смог выбрать подходящую кандидатуру игрока. Вернее, игроков!
— Ладно, — всплеснул руками Евгений Валерьевич, — я так понял, что теперь мы не увидимся с тобой довольно длительное время. Если вообще когда-нибудь встретимся. И меня могут убить, и ты можешь погибнуть.
— Мы встретимся потом, — произнес я не очень уверенно. Лицо Евгения Валерьевича стало каким-то грустным, словно он точно знал, что моим словам сбыться не суждено. — Нет, правда, встретимся. Когда все закончится, сумеречные будут разгромлены, и вы станете наконец свободными от всех правил и сможете жить вечно, тогда я найду вас. Или вы меня, если захотите, конечно, иметь дело с таким… человеком.
— Сказки все это, — грустно улыбнулся Евгений Валерьевич, — а я уже не так молод, чтобы в них верить. Даже если мы победим, ты не захочешь оставаться с нами.
— Почему?
— Ты изменишься. Не только физически, постареешь, конечно, но и морально. Ты же земной человек, ты прикован к земле, и тебе захочется иметь жену, растить детей, собственными руками построить свой дом.
— Неправы вы, Евгений Валерьевич, — я помотал головой. — Я не такой. Мне не надо этого. Возможно, наверное, когда-нибудь я и захочу остепениться, но не так, как вы думаете. Далеко не так. Я рос в другой среде. Я и подобные мне так же не похожи на людей, как вы на партизан. У нас другой склад характера и образ жизни, так что… мне уже никуда от вас не деться. Уж лучше жить с вами и умереть среди вас, чем вот так, как я жил раньше. Мир все равно не примет вора и карманника. Пусть я даже сто раз спасу его от сумеречных! Евгений Валерьевич усмехнулся:
— И все-таки я привязался к тебе, Виталик. Знаешь, мне грустно, что нам приходится прощаться с тобой таким вот образом.
— Но мы еще не прощаемся. Нам еще вместе работать четыре часа, — напомнил я, — да и потом, наверное… как-нибудь.
— Давай все же обнимемся напоследок, — предложил старик.
Мы обнялись. Крепко, по-дружески. Тут только я понял, насколько близким человеком для него я стал. Может, у старика чересчур разыгрался комплекс внука, а может, он просто давно не общался ни с кем из простых людей и вдруг понял, как устал без этого. Я не знал. Его подбородок уперся в мое плечо, и он сказал:
— А из тебя бы вышел очень хороший игрок! Высшего класса!
— Спасибо, — прошептал я, — спасибо.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сом, Вероника, Вася и еще шестеро партизан выехали спустя час, еще через два часа с третьего на первый этаж спустился Евгений Валерьевич.
Я сидел в кресле и лениво перелистывал какой-то журнал.
С минуты на минуту должны были появиться сумеречные во главе со жрецом, но пока за стеклянными витринами Театра все было тихо и спокойно. Ничего не знающие люди проходили, пробегали, проезжали мимо, и никто не обращал на меня внимания. Им не было дела до того, что творится вокруг. Каждый из них жил в своем собственном мирке, в котором и так хватало проблем, забот и радостей. Какое им дело до молодого парня, сидящего внутри закрытого Театра Уродцев и читающего журнал? Правильно, никакого.
Евгений Валерьевич оделся в костюм бизнесмена. Черные отутюженные брючки, такой же черный пиджак. В тон галстук. Волосы аккуратно уложены. И еще от него пахло каким-то приятным одеколоном.
— Ты готов? — поинтересовался он, присаживаясь в
кресло около меня.
— Если бы я был философом, то ответил бы, что к этому никогда нельзя быть готовым, — ответил я, — но я не философ, и поэтому если хотите, то да, я готов.
Евгений Валерьевич улыбнулся:
— Страшно?
— Спрашиваете! Еще как страшно! Вы думаете, что я уже давно привык к тому, что все вокруг постоянно убивают друг друга, взрывают машины и все такое в этом духе? Ни фига! Мне еще ни разу не приходилось выпрыгивать из горящей машины!
— Мне, кстати, тоже, — ответил старик, — но, говорят, ощущения такие, словно прыгаешь из самолета без парашюта!
— Особенно, наверное, когда приземляешься!
— Наверное… — Евгений Валерьевич помолчал. Стало слышно, как на улице мама успокаивает дико орущего ребенка.
— Знаешь, что я тебе скажу напоследок, — произнес Евгений Валерьевич задумчиво. — Ты поищи хорошенько в больнице… ну, библиотеку эту. Сдается мне, что в ней-то весь ключ к загадке твоего дара. Да наверное, и не только твоего. Всего нашего.
— Что вы имели в виду?
— Ты смотрел фильм, который спроектировал Вася?
— Виртуальный? Смотрел.
— Но ведь этого на самом деле никто не видел. Я вот о чем тут подумал на досуге. Знаешь, делать нечего… Вот и ударился в размышления, как ученый какой. Из первых игроков до наших дней не дожил никто. И поэтому никто не может подтвердить, как все было на самом деле. Только легенды, передаваемые из уст в уста, да рассказы. Ни одного точного факта.
— А как же Вероника? Говорили, что она в Игре с самого ее начала?
— Правильно, но она не видела Создателей. Ее приняли в Игру несколько лет спустя. Для нас ведь плюс-минус два года ничего не значат…
— И все-таки я не могу понять, что вы хотите сказать?
— Знаешь, Виталик, я подозреваю, что здесь дело не только в Создателях. Поищи, пожалуйста, библиотеку или то, что от нее, возможно, осталось, и найди хоть что-нибудь в доказательство того, кто мы все есть. Что-то не верится мне, что все так просто… Тогда у нас и повод возникнет встретиться вновь.
— Что-то я запутался, — пробормотал я, откладывая журнал, — но в любом случае постараюсь сделать то, о чем вы попросили. Мне, знаете, и самому интересно, что происходит вокруг и кто я такой!
У тротуара остановился синий "форд", за ним следом еще две белые "семерки".
