— А если бы вам сказали в окно прыгать, вы бы прыгнули?
— А это мне сейчас уже без разницы, могу и прыгнуть. И кстати воспитывать меня тоже поздно.
Человек посмотрел на меня исподлобья, но видно вспомнил свои обязанности и промолчал, а затем начал методично постукивать авторучкой по бумаге:
— Тело ваше будет выдано родственникам послезавтра в одиннадцать — ну это я еще им позвоню. А документы в понедельник. Кстати, ваш бывший домашний?
— Девятьсот пятьдесят один, девять-три, пять-шесть. А можно в один день и тело и документы?
— Хорошо, тогда тело тоже в понедельник — пишу, тоже в одиннадцать. Передайте чтоб не опаздывали. Значит до этого у вас есть время попрощаться с родственниками, друзьями, сослуживцами. Там в коридоре на стенде вы все это прочтете. Обязательно зайдите в церковь.
— Вы знаете, я был неверующий.
— Я тоже раньше был неверующий, — назидательно произнес человек, — но никогда не поздно.
— Думаю мне-то как раз поздно. А можно сходить в институт?
— Ну зайдите, попрощайтесь.
— А на лекции посидеть?
— Ну зачем это вам теперь? Только отвлекать всех будете. Впрочем как знаете — это ваше личное дело.
— Хорошо, а потом?
— Потом будет захоронение тела, ну и вслед за этим вы уже можете отправляться в иной мир.
— А когда меня отправят в иной мир?
— Молодой человек, что вы как маленький? Я вам что, господь Бог что ли? Вы отправитесь туда сами, когда сочтете нужным. Сочтете — и тут же отправитесь, как все.
— А сколько можно еще здесь задержаться?
Человек поморщился.
— Ну вы не тяните с этим, не тяните.
— А все-таки?
— Там все написано на стенде. Вы читать умеете?
— А вы говорить умеете? Вам трудно сказать?
— Ну дня три, неделю максимум…
— А почему?
— Потому что так принято, молодой человек. Или вы хотите тут блуждать до скончания века?
— Да что вы на меня кричите-то? — изумился я.
— Простите, — осекся человек, но впрочем и не смутился. — Вы знаете, поработаете с мое — каждый день у меня прием с восьми до восьми, двадцать четыре года подряд! А зарплата знаете какая у похоронщиков? Два минимальных оклада!
— Два оклада?
— Минимальных! — человек снова повысил голос.
— Извините, я не догадался захватить для вас денег, — произнес я, надо было наконец поставить его на место.
— А вы, молодой человек, знаете что? Вы не хамите! Я в ваши годы был почтительнее к старшим и к порядкам!
— Жаль что с вами в ваши годы не случилось того же, что со мной, — ответил я.
Человечек помолчал и поморгал на меня злобными глазенками из-под очков.
— Все, выметайтесь отсюда. Хам! В понедельник к десяти за документами пришлите кого-нибудь из родственников.
Я гордо встал, повернулся и вышел. В коридоре действительно висел стенд: «Памятка поведения нежильца». Я быстро проскользил ее глазами: «приказом директора морга от 1 мая… нежилец обязан… нежилец обязан… в случае самовольного… для получения документов… уведомление родственников… скорбим». Да, как же мне действительно не повезло. Интересно, сколько сейчас времени? Часов у меня не было.
Я пошел обратно по коридору, поднялся по лестнице на один этаж и оказался в вестибюле. У конторки сидели два охранника в камуфляжах. Один преградил мне дорогу.
— Вы куда направляетесь? А, простите пожалуйста…
Я прошел мимо него и направился к большому зеркалу. Не без содрогания заглянул в него.
На меня смотрело мое лицо, только очень бледное, словно восковое. Майка и джинсы с виду походили на настоящие, но на самом деле составляли одно целое с телом. В принципе издалека я выглядел как живой. А ближе… Я никогда не общался с покойниками близко, наверно они все такие. Я машинально ощупал себя — странная субстанция, как резиновый мяч. И нечувствительная. Ладно, что уж теперь поделать. На меня постепенно накатывало осознание происходящего — я ведь больше никогда не увижу этот мир! Это зеркало, этих охранников… Если конечно не приеду в понедельник еще раз. А смысл?
Я вышел на улицу и огляделся. Светило утреннее солнце, начинался новый день, вокруг люди бежали на работу… Я подумал сначала тоже зайти на работу, но потом решил отправиться домой — мать там небось с ума сходит, сын не вернулся домой вечером, не случилось ли чего?
— Как пройти к метро? — спросил я у какой-то прохожей женщины.
Та хмуро покосилась на меня и поставила свои сумки на асфальт:
— Вот налево и за угол, там увидите или спросите, — она еще раз покосилась, но ничего не сказала.
Подойдя к метро, я подумал, что у меня нет карточки, но потом вспомнил, что нежильцов конечно должны пускать бесплатно.
Прежде чем нажать кнопку звонка, я помедлил — пока не очень представлял как и какими словами рассказать матери о случившемся. Но когда я позвонил, мать открыла дверь сразу, будто ждала. Она была буквально убита горем, сразу бросилась мне на шею и зарыдала. Видно ей уже все сообщили.
— Мам, ну успокойся, давай хоть в дом зайдем.
На шум высунулась любопытная соседка.
— У вас что-то случилось?
— Ничего не случилось, Марья Тихоновна, — ответил я.
— Что, кто-то умер?
Я затащил мать в дом и захлопнул дверь.
— Аркашенька! — причитала мать бессвязно, и слезы безостановочно катились по ее щекам. — Родненький ты мой… Аркашенька… Что же это теперь… Как это… Аркашенька… Я не выживу… Аркашенька…
Я сходил на кухню, налил стакан воды и накапал туда валерьянки. Пожалуй даже чересчур — в комнате сразу пронзительно запахло. Мать судорожно выпила, щелкая зубами по кромке стакана. И зарыдала снова.
— Мам, ну мам, ну теперь уже ничего не поделаешь, — успокаивал я ее, но от этого она заходилась в плаче все сильнее. — А отец уже знает?
— Зн… зн… а-а-а-Аркашенька!
Я понял, что чем дальше я ее успокаиваю, тем хуже ей становится.
— Мам, знаешь, мне надо сходить в институт, попрощаться с друзьями. И на работу зайти к Михалычу — узнать что стало с теми компьютерами.
— Аркашенька…
— Я приду вечером. Давай я сейчас книжки соберу библиотечные, все равно сдать надо, не тебе же их таскать.
— Аркашенька…
— Мам, подожди секунду, помолчи, я должен сообразить — что-то еще надо взять? Книжки сдать… Может документы в институте забрать? Нет, это уже глупость. Вроде все. Ладно, я пойду.
Я взял первый попавшийся пакет, покидал туда книжки, потом призадумался и снял с вешалки легкий плащ — серый и длинный. «Чтобы не шокировать народ вросшей в тело майкой и джинсами» — подумал я и накинул его. Ни холода ни жары я конечно уже не чувствовал. Затем я чмокнул маму в щеку и поспешно убежал. Выйдя из подъезда я понял что забыл — надо было взять с собой какие-нибудь часы. Интересно, куда делись те, что сняли с трупа? У меня ведь были дорогие, с калькулятором, наверняка теперь пропадут. Надо было в больнице их потребовать — всегда так, что надо — никогда вовремя не соображаю. Но возвращаться сейчас домой конечно было ни к чему. Плохо дело без часов. Хотя… Я порылся в кармане плаща — так и есть, там оставались деньги. Я пересчитал — было ровно сорок семь рублей. Войдя в переход метро, я остановился у ларька со всякой электронной мелочевкой. Наручных часов не было, зато продавался будильник за сорок пять рублей и простенькие автомобильные часы, которые налепляются на стекло. Это было как раз то, что нужно — будильников у нас и так дома достаточно, а вот такие автомобильные часы к нашему «жигуленку» отец давно хотел купить, да все руки не доходили. Я купил часы, вставил батарейки и спустился в метро. Поезда очевидно долго не было, а время — самый час пик. На платформе толпился народ. Я вежливо протолкался к краю и заглянул сначала назад — не идет ли поезд, а затем вперед, поглядеть на оранжевое табло над тоннелем — надо выставить часы, сколько сейчас времени? Ага, десять тридцать одна. Тоннель, освещенный уходящими вдаль вереницами огней, нехорошо будоражил свежие воспоминания и было трудно отвести от него взгляд.
