Вопль раздался, ликующий, звонкий. Тишина треснула, точно раздавленная ногой осенняя льдинка на луже.
— Вода! Вода!
А потом, раздвигая ломкие стебли травы, показался и сам Хьясси — взъерошенный, возбужденный, с выпученными глазами и дергающимся лицом.
— Там! — торжествующе кричал он. — Там! Сжалился Единый, дал!
Харт-ла-Гир посмотрел на него скучно.
— Чего кричишь, раб? Или забыл ты о надлежащем поведении? Что там стряслось? Говори четко и по делу.
Хьясси метнулся к нему, потом, видимо, очнувшись, поклонился в пояс.
— Там вода, господин, — прошептал он, поблескивая огромными темными глазами. — Родник, из камня. Я собирал травы, а потом… потом я стал говорить с Единым. И Он повел меня в другую сторону, а там большой камень, и Он сказал мне дотронуться ладонью, я дотронулся — и хлынуло! Холодная! И много!
— Так, — раздраженно произнес кассар, — похоже, солнце хорошенько ударило по твоим жалким мозгам. В этой степи нет и не может быть никаких родников, вода здесь таится глубоко, чуть ли не на сотню локтей…
— Да нет же, господин, самая настоящая вода! — вскричал Хьясси. — Ну пойдемте, вы сами увидите. Ну пускай хоть Митика со мной сходит, может, вы хоть ему поверите.
— Ладно, пойдем, — вздохнул Харт-ла-Гир, поднимаясь на ноги. — Но если ты солгал, берегись. Я обдеру твою кожу до костей.
— Не обдерете, — приплясывая, заявил Хьясси. — Потому что вода по правде, я не вру и ничего мне не напекло. И мы не умрем, Единый нас выручил…
— Еще раз это имя услышу — точно обдеру, — хмуро пообещал кассар.
Идти пришлось недалеко — по Митькиным прикидкам, не более получаса. Правда, одно дело шагать по вытоптанной дороге, где сквозь глину пробивается редкая пыльная травка, и совсем другое — эти надоедливые, едва ли не в человеческий рост стебли, которые то и дело приходится раздвигать руками.
Хьясси шагал впереди, каким-то чудом ориентируясь в травяной чаще, и то и дело срывался на бег — видно, никак не мог утерпеть. Митька шел за ним, а сзади, недовольно бурча себе под нос, тащился Харт-ла-Гир.
В конце концов заросли поредели и впереди наметился просвет. И еще — сплошь и рядом попадались под ногами камни. Митька едва не проколол пятку, наступив на острую грань.
— Ну вот! — ликующе показал Хьясси на здоровенный, в три его роста, бурый валун, по форме тот напоминал вставшего на задние лапы суслика. А из-под ног у этого суслика, бурля и пенясь, бежал ручей, вода искрилась на солнце, крошечными водоворотами закручивалась возле разбросанных всюду каменных обломков. А спустя несколько метров поток с низким гулом устремлялся в широкую темную расселину.
Странно и непривычно было видеть, как менялось лицо кассара — будто развязывались какие-то тайные веревочки. И ни к селу ни к городу вспомнился сейчас двоечник Саня Полухин, у него точно такое же было лицо, когда однажды, каким-то чудом, он получил четыре за контрольную по химии. Полухин глядел на мир ошалело, точно родился пять секунд назад. И точно то же происходило сейчас с Хартом-ла-Гиром.
Впрочем, его остолбенение длилось недолго. Оттолкнув Митьку, он опустился на корточки возле ручья, сунул ладони в воду, вытащил, понюхал. Задумчиво покрутил головой. Потом заметил:
— Воистину милостивы Высокие наши Господа. Увидели нашу беду, сжалились.
— Да при чем тут ваши господа? — с вызовом возразил Хьясси, резко повернувшись к кассару. — Это не они, это Единый сделал, потому что я его попросил. А ваши идолы ничего и не могут на самом деле, стоит Единому подуть — и они рассеются как дым.
Хьясси преобразился. Глаза его азартно поблескивали, голос звенел от радости, и ясно было — он радуется не только воде. Казалось, он совершенно забыл об угрозах кассара и теперь торжествовал, как победитель не то в игре, не то в ребячьей потасовке.
— Что ж, — скучно бросил Харт-ла-Гир, — ты все-таки не внял предупреждению. Что ж… Но сперва надо привести сюда Уголька, напоить и наполнить бурдюки.
Митьку, сунувшегося было к воде, напиться, он чувствительно пнул в пятую точку.
— Не смей! Сперва пьют кони, затем — свободные люди, и лишь в последнюю очередь — рабы. До сих пор, что ли, не осознал? Ну, кому сказано? Живо!
Митьке с Хьясси не надо было повторять. Сорвавшись, они полетели на место стоянки, где понуро ждал их не подозревающий о нежданном счастье Уголек.
Когда шли обратно, ведя в поводу коня, Митька шепнул парнишке:
— Зачем ты про Единого говорил, и про идолов? Теперь господин тебя накажет. Ты его сильно разозлил, когда про Высоких Господ начал. Я это давно уже своей шкурой понял.
Хьясси поежился.
— Знаю… Только оно как-то само получилось. Я про все забыл, потому что Единый… когда Он с тобой говорит, ты после про все забываешь, и все вокруг как ненастоящее.
— Ладно, — хлопнул его Митька по плечу, — глядишь, и обойдется. Может, пока мы ходим, он водички попил, успокоился.
— Да ты что? — поднял на него глаза Хьясси, — он же кассар. Они все такие, раньше своего коня пить не будут. Это же честь уронить. Эх, если бы они к рабам относились, как к коням…
Митька промолчал, вспомнив очерченный мечом круг, и льющуюся темную кровь Искорки…
Харт-ла-Гир нетерпеливо расхаживал возле ручья, ожидая мальчишек.
— Где вас только носило? — недовольно бросил он. — Ползете как земляные черви.
Уголек повел ноздрями, встрепенулся, радостно заржал и быстро зашагал к ручью. Опустил шею, с шумом втянул темными губами воду — и забулькал, зафырчал. По его коже прокатывались мышцы, и видно было, что он пребывает в таком теплом счастье, которого ни за что не понять человеку. Даже истомившемуся от жажды.
Казалось, Уголька невозможно было оторвать от живительного потока, и он будет наслаждаться вечно. Но это лишь казалось — Харт-ла-Гир, что-то прикинув, подошел к коню и решительно потянул его за повод. Недовольно покрутив мордой, Уголек издал горлом короткий звук, но подчинился, видимо, понял, что с хозяином спорить без толку. Махнув хвостом, он убрел в сторону, к зарослям кустов. Тогда лишь кассар сам склонился над водой.
В отличие от коня, Харт-ла-Гир не фыркал и не плескался. Сделал несколько глотков, потом умыл лицо, вздохнул.
— Можете пить, — негромко разрешил он ребятам. — Но немного. Иначе развезет, а нам еще идти и идти.
Митьке это показалось неразумно. Зачем? Наоборот, надо здесь лежать, возле ручья, отдыхать от жажды, от висевшего за плечами страха. И куда его несет? В крепость Айн-Лиуси? Ну так не беда, если заявиться туда днем позже. Теперь, когда водой они обеспечены всерьез и надолго, можно бы и расслабиться.
Вода! Сказать, что она была вкусной — это все равно что смотреть цветную картинку на черно-белом мониторе. Никакую колу, никакое пиво он не пил с такой солнечной радостью, как эту холодную до ломоты в зубах, прозрачную как весеннее небо влагу.
