Петрушко ухмыльнулся.
— По нашим законам это трактуется от превышения служебных полномочий до государственной измены, — сообщил он Аламу. — Выручает лишь то, что мало кто из власть предержащих способен поверить в Круги. А мой непосредственный начальник, генерал Вязник, не побежит с докладом к директору Службы…
Он огляделся. Вокруг уже начинался город — по здешним меркам, конечно. Кривые пыльные улочки, глиняные заборы — совсем как в Средней Азии, отвратительная вонь гниющих отбросов, и тут же — голые дети, бегающие взапуски с тощими, похожими на шакалов собаками, мутная вода в канавах.
— Это предместье, — проследив его взгляд, пояснил Алам. — Ближе к дворцу государя ты увидишь и прекрасные сады, и белокаменные храмы, и дома знатных. Но для Единого нет разницы между дворцом и халупой, между вот этим чумазым мальцом и блистательным кассаром. В это трудно поверить, но это так.
— Отчего же трудно? — повернулся к нему Петрушко. — Как раз очень даже понятно. В нашем мире это общепринятая идея, идущая еще от Священного Писания. На практике, правда, бывает иначе. Но теоретически все согласны, что люди равны…
— Люди не равны, — строго возразил Алам. — Люди рождаются разными. Одним Единый дал больше, другим — меньше. Одни с детства воспитываются в неге и в роскоши, другие голодают и терпят побои. Одни умны, а другие не сильно отличаются разумом от животных. Но и те, и другие равно дороги Единому, каждая душа для Него драгоценна, каждая входит во Вселенский Узор. Нельзя сделать всех равными — это все равно что растянуть на дыбе низких и отрезать ноги высоким. Но если видеть в каждой душе отсвет сияния Единого, то уже становится неважным, кто раб, кто кассар, кто государь. Это земные разделения, их нет в Грядущем Царствии.
— Да, что-то похожее и наши священники говорят, — заметил Петрушко. — Я, правда, не слишком в этих вещах разбираюсь… жена, правда, с недавних пор заинтересовалась…
— Ничего, Хья-Тинау разберется, — пробасил Алам. — Он хоть и молод, но внимателен и умеет схватывать суть. Ибо сдается мне, что древние предания не лгут, и все началось именно в вашем Круге. — А что будет дальше? — прищурился Виктор Михайлович. — Ну вот обменяемся мы снова с вашим парнем, вернется он сюда и расскажет, что Единым вы зовете нашего Христа. Хорошо, узнали вы это. Но смысл?
Алам заметно качнулся в седле.
— Ну как же ты не понимаешь, Вик-Тору? — недоуменно спросил он. — Если все окажется правдой, если Единый пришел в ваш Круг, значит, Он дал вам путь спасения. И этот путь может оказаться гораздо вернее той окольной дороги, которой идем мы. Хья-Тинау узнает, как же нам соединиться с вами, как, пускай и в разных Кругах, идти одной дорогой. То, что открыто нам — это, возможно, лишь капля из реки, а река-то течет у вас. Правда, вы сами перестали из нее пить, но ведь не все… кто-то же остался верным. Мы знаем Единого лишь в образах, видим Его как солнце сквозь закопченное стекло, в вашем же мире Он открылся людям полностью, у вас Он стал человеком, умер и воскрес, и тем дал всем возможность спастись, уподобившись ему. А мы знаем об этом от Вестников, которые давно — больше двух столетий — пришли в наш Круг откуда-то издалека. Они недолго прожили здесь, немного что успели рассказать, от них не осталось записанных их рукой свитков. Но слова их люди хранили в себе, и так пошла весть о Едином Боге, Рожденном и Нерожденном. Немногие из нас видели в молитвенном предстоянии отблеск Его славы и силы, но все же видели. Он являлся некоторым и разговаривал с ними не как с рабами, а как с истинными друзьями. Он дал нам, посвященным Ему, силу творить чудеса, силу изгонять демонов и противостоять магам. Заклинания тхаранских искусников бессильны против искренней молитвы единянина… правда, таких среди нас не столь и много. Но пойми, Вик-Тору, это все — предутренний свет, алеющий горизонт, а мы хотим увидеть солнце.
— Что ж, — дипломатично кивнул Петрушко, — надеюсь, у вас получится. А нам еще долго ехать?
— Что, не терпится увидеть государя? — усмехнулся Вестник. — Уже скоро, уже подъезжаем.
Вообще-то Виктор Михайлович ожидал большего. Тронный зал государя Айлва сильно уступал и Грановитой Палате, и Букингемскому дворцу… Пожалуй, таким залом побрезговала и какая-нибудь графиня Растопчина, будучи приглашенной сюда на бал. Иные из его московских знакомых имели квартиры с большей площадью.
И все-таки — красиво. Стены хоть и грубо отделаны, но не известняк и не гранит — какой-то переливающийся блестками сине-зеленый камень, пол выложен мраморными плитками, образуя сложный, слегка даже завораживающий узор. И множество факелов, через каждый метр, причем не обычные, дымно-чадящие, как в обиталище Алама, а, видать, из ценных пород, пропитанные дорогим маслом. Благоухание — пожалуй, это прозвучало бы слишком сильно, но запах приятный, немного отдающий можжевельником.
Государь Айлва-ла-мош-Кеурами восседал в дальнем конце, на массивном, явно из какого-то драгметалла троне. Петрушко про себя отметил, что государю, поди, не позавидуешь. В жару — припечет, зимой — все себе напрочь застудишь, никакие лекаря не помогут. Впрочем, бывает ли тут зима?
— Поклонись до пояса, — на ухо шепнул ему Вестник Алам. — Так положено.
Ну, поклонишься — не переломишься. Петрушко с легкостью согнулся под прямым углом, потом встал прямо, внимательно разглядывая государя.
Тот оказался невысоким, смуглым мужчиной, едва ли старше самого Виктора Михайловича. Курчавая бородка вьется поверх пурпурной, расшитой серебром и золотом мантии, на голове — тонкий обруч с огромным голубым кристаллом посередине. Ну ни дать ни взять дон Румата. С трудом удалось сдержать улыбку.
— Приветствую тебя, Вестник, — поднимаясь с трона, заговорил государь. — Слово твое да пребудет со мной.
— Да почиет на тебе сила и слава Единого, — пробасил в ответ Алам, воздымая над головой руки.
— Приветствую и тебя, далекий гость, — степенно произнес Айлва-ла-мош-Кеурами, легким наклоном головы изволя заметить Виктора Михайловича.
— Доброе утро, — кивнул тот, с тоской отмечая, что ничего приличного в голову не лезет. А всякие «премного благодарен» и «вельми славен еси» тут вряд ли пригодились бы. Пускай чужой язык усвоился с легкостью, но нужные фразы лежали где-то глубоко, до них еще докопаться надо было. Хайяар ведь когда-то объяснял — при обмене душами имну-глонни передается знание, но не жизненный опыт партнера.
— Легко ли добрался ты, гость? — безразлично-вежливым тоном поинтересовался государь, глядя куда-то мимо. Мимо нескольких столпившихся возле трона придворных в пышных мантиях, мимо замерших стражников со странными копьями, напоминавшими африканские ассегаи — толстое древко оканчивалось метровой длины четырехгранным клинком.
— Спасибо, в лучшем виде, — сказал Петрушко, вспоминая свое мучительное странствие сквозь мутный кисель Тонкого Вихря. — Бывало и хуже, — добавил он себе под нос.
— Ну, как бы то ни было, ты здесь, кассар Вик-Тору, — ответил государь и неожиданно подмигнул ему. — Нам предстоит обсудить немало важных дел, ибо времена приближаются трудные, и хотя милость Единого непреложно пребывает с нами, но придется и самим поработать.
