Игорь, узнавший все на полчаса раньше, чем я — они с Женькой встретились в подвале случайно, Киреев приехал, истомившись в Одинцове бездельем и неизвестностью, — сидел с бессмысленной улыбкой, непрерывно вытирая пот со лба. А Женька все время шутил по поводу «Вишневого сада», называл себя Раневской, но шутки его были слишком однообразными, чтобы казаться по-настоящему веселыми. Я же был так потрясен, что и навязчивая идея относительно магии камней меня оставила, провалилась куда-то…
Глава девятая. Весеннее обострение
Пролетел по грязи и гололеду московский февраль, перебесился снегопадами и последними морозами март, дело пошло к весне, народ неудержимо потянулся в отъезд — впереди маячили становящиеся все более продолжительными в последние годы майские нерабочие дни. В отделах прикидывали соотношение «цена — качество» Турции, Египта и Кипра, начальники групп собирались в Испанию и на Корсику, а директора делали выбор между Лазурным берегом и Майами…
Однажды утром я услышал, как Нина по телефону вызывает своего шофера — для редких ее выездов из дома существует в этом качестве приличный господин, рано ушедший в отставку армейский полковник, не гнушающийся приработком к пенсии. Аккуратно зачесанной седой шевелюрой и крепким грубым лицом он сильно напоминает первого президента. Нашла его Нина сама через каких-то знакомых и доверилась — вообще-то она боится ездить в машине, хотя вполне спокойно переносит самолет — по детской, видимо, привычке доверять военным.
Александр Дмитриевич прибывает обычно ранним утром, берет в известном ему месте ключи и выводит из гаража на середину двора нашу вторую машину, старый, но в отличном состоянии «ниссан патрол». Нина не хочет пересаживаться ни на что другое, вероятно, ее успокаивают размеры джипа, да она и вообще не любит нового. Впрочем, обо всем этом я могу только догадываться, своего молчания ради такой ерунды, как автомобиль, жена не нарушает. Выведя машину из гаража, Александр Дмитриевич обязательно открывает капот и долго смотрит на работающий двигатель, время от времени склоняясь в глубину матчасти и что-то там вроде бы подкручивая. Я люблю наблюдать этот ритуал сверху, из своего окна.
Через полчаса выходит Нина в городской одежде, тоже давно не обновлявшейся, хотя у нее есть вполне приличные свои деньги, специально положенные мною на счет в уважаемом московском банке, и пластиковая карточка. Но вещей она почти не снашивает, моде, конечно, значения не придает, да я и не уверен, что умеет карточкой пользоваться.
Сегодня она появляется в светлом плаще-тренче, с яркой косынкой, выбивающейся из-под его воротника, с непокрытыми волосами, которые она накануне выездов сама подкрашивает в их естественный золотистый цвет, скрывая уже почти сплошную седину. Отступив за темную штору, я смотрю на стоящую у автомобиля женщину, на таком расстоянии кажущуюся еще совсем не старой. И красота ее никуда не делась, а с возрастом она стала очень похожа на свою ровесницу Катрин Денёв.
Отставной полковник закрывает капот, старательно вытирает руки чистейшей тряпочкой, которую, сложив, сует в карман темного пальто, и, деликатно поддерживая под локоть, помогает Нине преодолеть высокую ступеньку. Только движения выдают ее возраст и потерю привычки к самостоятельному передвижению. Она долго устраивается на сиденье, а шофер стоит возле открытой дверцы…
Вечером я приезжаю рано, и мы ужинаем вместе. Когда Гена выходит из столовой, Нина, глядя, по обыкновению, в сторону, сообщает, что через два дня она улетит на месяц в Европу, сначала побудет дней десять в Лондоне, потом переберется в Италию. Чтобы как-то реагировать, я интересуюсь, достаточно ли хорошо для путешествия она себя чувствует и все ли у нее в порядке с визами. Все так же не глядя на меня, она говорит, что визы еще не кончились, а чувствует она себя хорошо, спасибо, кроме того, с нею летит подруга, которую она пригласила, то есть, если что, рядом будет человек, и, как бы предупреждая мой вопрос, добавляет, что подругу эту, бывшую сослуживицу по издательству, я не знаю. Действительно, никого в издательстве, где Нина работала в последние годы, перед тем как осесть дома, я не знал, тогда мы уже жили почти так же, как и сейчас, — под одной крышей, но врозь. Не найдя, чем продолжить разговор, я киваю, показывая тем, что принял информацию к сведению.
После ужина мы расходимся, как всегда, по разным комнатам. Я сижу в кабинете, без интереса глядя на телевизионный экран и слушая важного, надутого, как индюк, профессионального разоблачителя власти, зарабатывающего своей оппозиционностью и принципиальностью больше меня. То, что он сообщает, мне известно и так, а возмущение, которое он при этом демонстрирует, раздражает — нельзя искренне возмущаться тем положением вещей, которое сделало тебя миллионером…
Я выключаю телевизор и сижу в темноте, размышляя, конечно, о ситуации, которая теперь сложилась в конторе.
Вроде бы в последние два месяца ничего не происходит…
Но понятно, что на самом деле события разворачиваются, только теперь меня и Игоря не ставят в известность о них. После моей пьяной истерики в ночном клубе Рустэм к разговору о нашем выходе из дела не возвращается, вообще ведет себя так, будто ничего не было и никакой проблемы не существует. Жизнь идет своим чередом, я и Игорь по-прежнему практически отстранены от серьезной текущей работы, а на советах директоров у нас не бывает поводов выказать норов — решения предлагаются разумные, и мы голосуем, если требуется, как все, то есть как предлагает Рустэм.
Именно это спокойствие меня и пугает. Допустить, что Рустэм отказался от своих намерений, я, зная его, не могу. К тому же я верю его признанию, что моего и Игоря ухода не столько хочет он сам, сколько требуют «серьезные люди», следовательно, он и не может изменить своих намерений. Вероятно, ему пообещали вице-президентство в той большой компании, в которую вольется наша… И молодым, наверное, сделали хорошие предложения…
Значит… Значит, Игорь прав, надо уходить самим. Только не поздно ли? Сколько-то времени у нас еще есть, до конца мая, когда все вернутся из весенних отпусков, ничего не будет делаться. А потом все начнет развиваться быстро и необратимо, следовательно… Следовательно, за оставшееся время надо как следует подготовиться и проявить встречную инициативу первыми, только, конечно, не соглашаться на предложенные ими деньги, а просить раза в полтора больше и сторговаться как раз на нормальной цене. Хотя, конечно, они уже могут и не захотеть торговаться…
Отдать контору.
Один раз мы с Игорем уже предали Женьку, предали ради того, чтобы не отдавать наш «Топос», но тогда мы успокаивали себя тем, что Женька сам так поступил бы ради сохранения дела. Теперь мы отдадим контору, которая была создана Женькой, он сделал тогда гораздо больше, чем Игорь или я, потом спасена — собственно, спасены были наши жизни — Женькой, ради этого он расстался с родительской квартирой, потом снова спасена им, уже после того, как его убили…
А теперь мы отдадим «Топос», отдадим даже не Рустэму, а неизвестно кому.
Но похоже, что выбора у нас нет.
