— Декстру, — сказал знаменосец. — Деньги на хранение сдаешь?
Тит Кука отрицательно покачал головой.
— У меня с собой ни асса!
[17]
— признался он.
— Осмотр окончен, — махнул рукой Мурена, а писец сделал пометки в реестре. — Жди испытаний в грамотности.
Вторым на осмотр вышел худой и длинный парень с острым кадыком. Он назвался Децимом Веллием Скироном, братом легионера из Первого Италийского легиона. Скирона Старшего знаменосец знал неплохо — лагерь Первого Италийского находился по соседству, в Новах. Так что вопросов Скирону не задавали. Просто замерили рост, записали приметы (шрам на спине слева, родимое пятно на плече и плохие зубы, двух уже не хватало).
— Шестой справа внизу тоже придется рвать, — «обрадовал» солдата медик.
Теперь настал черед поклонника Цицерона Приска.
— Гай Острий Приск из города Комо! — Приск выложил на стол перед писцом рекомендательное письмо — на пергаменте, запечатанное.
— От кого оно? — спросил подозрительно писец, разглядывая печать.
— От Гая Плиния Цецилия Секунда. Он из Комо, как и я. Плиний соблаговолил дать мне письмо, когда приезжал в свое имение в Комо.
— Сам Плиний? Сенатор? — хмыкнул знаменосец. — Неужто для тебя, старина,
[18]
не нашлось местечка потеплее?
— Я хотел именно в легион.
Писец тем временем сломал печать и прочитал послание Плиния.
— Рекомендации самые лестные.
— Рисуешь?
Приск кивнул и почему-то покраснел до корней волос.
— Деньги сдаешь? — Знаменосец покосился на бронзовый кошелек парня, который тот положил на скамью вместе с одеждой.
— У меня два золотых, десять серебряных денариев и еще несколько ассов.
— Денарии и золото сдать, ассы оставь.
— Это почему сдать? — вскинулся Приск.
— Чтоб в канабу не бегал к шлюхам в первые дни, да в таверне не надирался местным вином. Как закончишь учение, будешь больше себе оставлять.
Приск нехотя высыпал содержимое кошелька на стол перед знаменосцем, тот отделил золото и серебро от медяков и латунных сестерциев. Денарии и золото пересчитал и ссыпал в свой сундучок, поставив против имени Приска в реестре число «CCIL». Остальное сдвинул к краю стола.
— Погоди! — вспомнил вдруг писец, когда парень уже оделся. — Ты не назвал год, в котором родился.
— Год консульства Домициана Цезаря в седьмой раз. То есть год 833-й от основания Города,
[19]
— уточнил Приск.
Медик прищурился. Ему показалось, что парень старше, — но кто знает, может быть, он в самом деле такой сосунок. Плечи у него были как у подростка.
— Ладно, можешь идти! — махнул рукой знаменосец.
— А как же проверка грамотности?
— Топай, сказано! У тебя на лбу написано, что ты не только у грамматика, но и у ритора успел поучиться.
«Небось и цитатку на греческом вставить может», — добавил про себя знаменосец.
Но выяснять, почему этот парень, явно не из простой семьи, выбрал карьеру легионера, у Мурены желания не было. Прикажут вызнать — тогда вытряхнет из парня душу, а нет — пусть дает присягу и служит.
Да, с таким лучше не болтать лишнее. Мало ли что может ляпнуть молокосос: вдруг добавит, что Домициана прозвали грабителем за страсть убивать подданных и присваивать себе состояния. В нынешние времена, если кто из богатеев хотел оставить хорошее наследство детям, непременно должен завещать императору половину имения. Правда, знаменосца мало волновали проблемы богатеньких столичных жителей. Он свое состояние зарабатывал по́том и кровью. А что в перспективе после двадцати пяти лет службы? Купить землю близ Эска да дрожать каждую зиму, ожидая набега даков из-за Данубия? Прошлой зимой опять четыре поместья разграбили и сожгли дотла…
Мурена вздохнул.
* * *
После окончания осмотра оставшиеся семеро уселись за стол и по очереди принялись читать выданную знаменосцем книжку. Сборник эпиграмм Марциала был так затрепан, что любой библиотечный свиток позавидовал бы его популярности.
Приск вышел из здания святилища и остановился. Идти одному в барак без сотоварищей не хотелось, но и толкаться просто так на площадке перед принципией тоже было неловко.
Однако стоять без дела ему не пришлось. Почти сразу же к нему подошел Адриан и с ним — высокий загорелый мужчина в красной военной тунике, поверх которой был наброшен серый грязноватого вида плащ. У здоровяка были светлые соломенные волосы и глаза, прозрачные как лед и такие же холодные.
— Вот этот. — Адриан указал на Приска.
— Покажешь мне место, — приказал белобрысый. Окинул внимательным колющим взглядом новобранца и добавил: — Имя.
— Приск. Гай Острий Приск.
— Ездить верхом умеешь?
— Могу.
— Пошли.
— Не задерживай долго парня, Декстр, у новобранца последний свободный вечер, — напомнил Адриан.
— Если не свалится с лошади, не задержу.
«Быки Декстра» — вспомнилась тут же Приску странная фраза центуриона.
Белобрысый вывел из конюшни двух оседланных лошадей — рыжую крепкую кобылу и вороного, уже немолодого, но бодрого жеребца. На жеребца вскочил сам Декстр, даже не прихватывая рукой одно из рожек луки,
[20]
— Приск тут же оценил ловкость наездника и красоту его посадки. Юноша забрался в удобное кожаное седло без труда, но и без особой грации.
Когда выбрались на дорогу, ведущую в Филиппополь, белобрысый поскакал первым, Приск за ним. Спустя милю они осадили лошадей и поехали шагом, внимательно оглядывая деревья и кусты справа от дороги.
Приск то и дело оглядывался.
— Я запомнил, что акведук еще не был виден, когда мы нашли тело. Там еще недалеко рос большой дуб с раздвоенной вершиной.
— Хороший ориентир, — похвалил Декстр.
Приск не пропустил место. Да и трудно было его пропустить — ветви кустов были смяты, трава вытоптана, как будто на дорогу выломилось стадо носорогов. Декстр привязал к дереву своего жеребца и проверил, правильный ли узел затянул на поводьях Приск.
