— Папа, все хорошо? — спросила Джиона, оторвав его от созерцания стикера.
— А? Да, — ответил Аттикус, попытавшись придать голосу бодрости. — Я в полном порядке.
Джиона взяла его под руку и притянула к себе. И Аттикус почувствовал, как от ее прикосновения улетучивается угрюмое настроение.
— Мне правда нравится этот дом, — сказала Джиона. — Может быть, это и есть то, что мы искали.
— Ты же еще не видела, что там внутри, — возразил Аттикус.
— Знаешь, мне кажется, что уже видела.
— Ты была здесь раньше?
В ответ Джиона широко улыбнулась. Ей еще предстояло до конца разобраться в том, что пришлось пережить в чреве Кроноса, в частности, понять несколько видений, посетивших ее прямо перед тем, как существо выбросило ее на берег. Не произнеся вслух ни слова, Джиона дала отцу понять, что видела этот дом в одном из видений, но до сих пор не чувствовала себя готовой о них рассказать.
Хотя Аттикус пока не пришел к окончательному выводу, как относиться к переменам, произошедшим с Джионой — награда это или проклятие, — он знал, что даст своей единственной дочери все, чего она захочет… в разумных пределах, конечно. И если она хочет жить в этом доме — что ж, так тому и быть.
Когда они поднимались на крыльцо особняка, Аттикус заметил на двери металлическую табличку. Надпись на ней гласила, что фундамент дома заложен в 1641 году Джоном Уилрайтом, отцом-основателем города Эксетер. Аттикус похолодел. Уилрайт! Он моментально вспомнил лекцию, прочитанную О'Ши, касательно появлений Кроноса в прошедшие века. Уилрайт был одним из «гостей» Кроноса. Аттикус недоверчиво покачал головой и решил, что это просто невероятное совпадение. Возможно, имя Уилрайта красуется на всех домах в этом городке.
Он собирался постучать, как дверь внезапно отворилась и на крыльцо вышла агентша по недвижимости. Судя по раскрасневшемуся лицу и взъерошенным волосам, которые обычно были уложены при помощи геля в безупречную прическу, у нее только что состоялся серьезный разговор.
— Послушайте, — горячо сказала она, — хозяйка решила не продавать дом.
— Как? Почему?
— Какие-то глупые отговорки, якобы ей нужно здесь что-то закончить. В общем, напустила на себя таинственный и абсолютно дурацкий вид, — объяснила Синди, поправляя жилетку и пытаясь привести в порядок прическу. Прочистила горло и продолжила: — Мне очень жаль, мистер Янг. Хотите еще что-нибудь сегодня посмотреть?
Аттикус взглянул на дочь, которая от расстройства едва не плакала.
— Нет, — сказал он. — Я хочу увидеть этот дом.
— Но я же сказала…
— Я сделаю предложение, от которого она не сможет отказаться.
Синди знала, что у ее клиента достаточно денег, но это еще ничего не значило.
— Эта дама не собирается съезжать.
— Ради меня съедет, — произнес Аттикус с улыбкой. — Мы же знаменитости, не забыли?
На это Синди только криво улыбнулась и пожала плечами. Затем отошла в сторону и сказала:
— Ну что ж, попробуйте.
Аттикус позвонил. Никто не отозвался, и тогда он нажал кнопку звонка трижды подряд. На этот раз за дверью послышались громкие решительные шаги. Массивная деревянная дверь распахнулась.
— Послушайте, леди. Я ведь уже сказала вам, что я не… — она запнулась. — Атти…
Аттикус застыл, как громом пораженный. Сердце на миг замерло, а ноги приросли к полу, когда он услышал, как такой знакомый голос произносит его имя.
— Андреа…
Джиона прищурилась.
— Папа?
Через несколько секунд, показавшихся, должно быть, целой вечностью нервничающей Синди, та наконец прервала молчание:
— Мистер Янг?
И отпрянула в сторону, когда Аттикус распахнул наружную застекленную дверь и Андреа бросилась ему на грудь. Объятия их были яростными и страстными.
Почувствовав, как вторая пара рук обхватила их с Андреа, Аттикус ослабил объятия. Он открыл глаза и сквозь слезы увидел: Андреа целует Джиону в лоб. В этот самый миг они стали одним целым — семьей.
Андреа, в чьих глазах также стояли слезы, обратила наконец внимание на несчастную агентшу.
— Я по-прежнему отказываюсь продать дом, — сказала она и, повернувшись к Аттикусу, прибавила: — Но вы, конечно, можете перебраться в него хоть сейчас.
Аттикус перевел взгляд с Андреа на Джиону. Дочка плакала, но это были слезы счастья. Она кивнула. Аттикус содрогнулся при мысли о том, что во всем произошедшем чувствуется некий высший замысел, который то соединял, то разъединял судьбы их троих, и все, казалось, не имело никакого смысла до сегодняшнего дня, когда определилось наконец их предназначение. Независимо от того, во что он верил, нельзя было отрицать очевидный факт: события последних месяцев — а возможно, и лет — были направлены на то, чтобы свести их вместе на крыльце этого особняка. Он начал понимать смысл произошедших с Джионой перемен и в первый раз задался вопросом: «А что, если?..»
58
Где-то…
Белый песчаный пляж напоминал те, что любят показывать в голливудских фильмах. Изгибающиеся под ветром пальмы склоняются над лазурным океаном. Ветер, достаточно сильный, чтобы заставлять стонать стволы, несет с собой запахи морской соли и цветов. Но в отличие от пляжей из фильмов, на этом не увидишь потерпевших кораблекрушение красавиц в бикини; нет на нем и высоких красивых мужчин, решивших найти здесь прибежище от треволнений нашего суетного мира.
На пляже всего два тела. Мужчины. Оба одеты во все черное.
Как опишут позднее мужчин обнаружившие их пассажиры яхты, ловившие рыбу неподалеку, один из них был бледный, весь какой-то помятый, с копной абсолютно белых волос, доходивших до плеч. При виде людей он бросился в лес, широко раскрыв безумные глаза и вопя что-то нечленораздельное о конце света. Больше его не видели.
Второй, священник, находился без сознания, когда с бросившей якорь яхты к берегу пристала шлюпка с членами экипажа. Священника доставили на борт и оказали ему необходимую помощь. На третий день он исчез. Вместе с ним исчезла также шлюпка. На опустевшей койке обнаружился лист бумаги, на котором было наспех нацарапано: «Иов 3:8».
У одного из пассажиров яхты оказалась с собой Библия. Прочитав указанную строфу, все, не сговариваясь, пришли к убеждению, что столкнулись с ненормальными.
«Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!»
