— Нет, Элис, нет! — Софи схватила сестру за руку, словно стараясь ее удержать. — Эта история была правдива, она была правдива, я всегда это знала. Не вздумай, никогда не вздумай это отрицать. Я в жизни не слышала истории красивей, и все сбывалось, в точности как они предсказывали. Я завидовала, Элис, завидовала тому, как чудесно у тебя сложилась судьба…
Элис обернулась к сестре. Увидев ее лицо, Софи поразилась: в нем не было ни печали (хотя в глазах Элис стояли слезы), ни злости, вообще ничего.
— Ну ладно, — произнесла Элис, — теперь, во всяком случае, завидовать нечему. — Она поправила ночную рубашку, соскользнувшую с округлого плеча Софи. — Нам нужно подумать, что делать дальше…
— Это ложь.
— Что? — удивленно воскликнула Элис. — Что ложь. Соф?
— Ложь, ложь! — Исторгая из себя это признание, Софи почти кричала. — Это вовсе не Смоки! Я тебе наврала! — Чтобы не смотреть в отчужденное лицо Элис. Софи, рыдая, приникла головой к ее коленям. — Мне так жаль… Я завидовала, хотела участвовать в вашей истории, вот и все. Разве ты не видишь, он бы никогда на это не пошел, он так тебя любит. И я бы тоже не пошла, но я… но мне тебя не хватало, нехватало. Мне тоже хотелось иметь историю, хотелось… Ох, Элис.
Ошеломленная Элис только машинально успокаивала сестру, гладя ее по голове. Потом она сказала:
— Погоди, Софи, слушай. — Обеими руками Элис приподняла голову Софи. — Ты хочешь сказать, что никогда…
Сквозь слезы на лице Софи проступил румянец стыда.
— Нет, это было. Однажды или два раза. — Она предостерегающе подняла ладонь. — Но это всегда была моя вина. Он так плохо себя чувствовал. — Неистовым жестом Софи откинула прилипшие к мокрым щекам волосы. — Всегда так плохо себя чувствовал.
— Один или два раза?
— Три.
— Ты хочешь сказать, что вы…
— Три… с половиной. — Чуть ли не хихикая, Софи отерла простыней лицо и шмыгнула носом. — Путается в застежках, целая вечность проходит, пока распутает, — что за удовольствие?
Элис невольно засмеялась. Софи последовала ее примеру, но шмыгать носом не перестала, отчего ее смех походил на рыданье.
— Ну ладно. — Всплеснув руками, она уронила их на колени. — Ладно.
— Погоди минутку. Если это был не Смоки, то кто тогда? Софи?
Софи сказала.
— Нет.
— Да.
— Ну и ну. Но почему ты так уверена? То есть…
Софи перечислила по пальцам причины своей уверенности.
— Джордж Маус, — сказала Элис. — Ну и ну. Софи, ведь это практически кровосмешение.
— Да ну, — отмахнулась Софи, — это было всего-то один раз.
— Но тогда он…
— Нет! — Софи положила руки на плечи Элис. — Нет. Он знать не должен. Никогда. Элис, обещай. Перекрестись. Не говори ни слова, никогда. Я бы со стыда сгорела.
— Ох, Софи! — Что за удивительный человек, думала Элис, просто поражаешься. На нее нахлынула буря чувств, когда она поняла, что долгое время ей очень не хватало Софи, что она совершенно забыла о сестре и даже о том, как без нее плохо. — Хорошо, что же мы тогда скажем Смоки? Ведь получится, что он…
— Да.
Софи колотило. Ее грудную клетку трясла дрожь. Элис подвинулась, Софи откинула одеяло и, не обращая внимания на задравшуюся ночную рубашку, зарылась в жаркую норку, которую належала Элис. Ступни ее были ледяными, пальцы ног скользили по коже Элис в поисках тепла.
— Это неправда, но что уж такого страшного, если он так будет думать? Я хочу сказать, все же отец как-то нужен, — говорила Софи. — Но ни в коем случае не Джордж, боже упаси. — Она приникла лицом к груди Элис и после паузы добавила чуть слышно: — Я хотела, чтобы это был Смоки. — И после новой паузы: — Так должно было произойти. — Еще более долгое молчание. — Подумай только. Ребенок.
И Элис ощутила улыбку Софи. Возможно ли ощутить улыбку человека, прижавшего лицо к твоей груди?
— Думаю, может, и так. — Она притянула Софи ближе. — Ничего другого мне просто в голову не приходит. — Элис думала о том, какую странную жизнь они ведут; доживи хоть до ста лет, все равно не поймешь. Она, недоумевая, улыбнулась про себя и покачала головой в знак того, что сдается. Каково заключение! Но Элис уже очень давно не видела свою сестру счастливой, и если в этом ее счастье, — а похоже, так оно и есть, — то можно только порадоваться с нею вместе. Для Софи, которая цвела только по ночам, наступил дневной расцвет.
— Он действительно тебя любит, — звучал приглушенный голос Софи. — Он будет любить тебя вечно. — Вздрагивая, она зевнула во весь рот. — Все это правда. Все правда.
Может, так оно и было. В Элис постепенно зрела догадка, обвивая ее душу, как свивались с ее ногами длинные, издавна привычные ноги Софи: может, она ошибалась насчет сделки; может, они потому перестали дразнить ее и заманивать, что давно уже заманили туда, куда им хотелось. Она их не потеряла, но следовать за ними уже не требовалось, нужное место — вот оно, здесь.
Ахнув, она внезапно прижала Софи к себе.
Но если она на нужном месте, то где именно она находится? И где находится Смоки?
Они готовят дар
Когда пришла очередь Смоки, Элис встретила его также, как встретила Софи, — сидя в постели, но только откинулась на подушки, подобно восточной царице, и закурила коричневую сигаретку, позаимствованную у Клауд (что делала обычно в хорошем настроении).
— Что ж, — произнесла она важно. — Случился конфуз.
Онемевший от неловкости (и от удивления, поскольку никогда не забывал об осторожности, — говорят, правда, что опасность всегда остается, но как, почему?), Смоки бродил по комнате, брат в руки то одну безделушку, то другую и, поизучав, ставил на место.
— Не ожидал такого, — произнес он наконец.
— Конечно. Я хочу сказать, этого никогда не ждешь. — Элис наблюдала, как Смоки то и дело подходил к окну и выглядывал наружу, словно лелеял коварные замыслы, а луна и снег были его сообщниками. — Желаешь рассказать, что произошло?
Согнувшись под грузом вины, Смоки отвернулся от окна. Он так давно боялся этого разоблачения, ждал, что толпа неудачно наряженных персонажей, которых он воплощал, будет поймана и выставлена к позорному столбу.
— Прежде всего, это была моя вина. Не сердись на Софи.
— Вот как?
— Я… собственно, я не оставил ей выхода. То есть применил хитрость. Я… я вроде как… вроде как… Ну ладно.
Элис хмыкнула.
Давайте, ряженые, кривляйтесь, кривляйтесь, думал Смоки, с вами все ясно. Со мной. Он прокашлялся, подергал себя за бородку и высказал все или почти все.
Элис слушала, поигрывая сигаретой. Вместе с дымом она старалась выдохнуть сладкий ком великодушия, сгустившийся у нее в горле. Она знала, что нельзя улыбаться, пока Смоки рассказывает, но ощущала в себе такой прилив доброты, так хотела обнять его, коснуться поцелуем храброй и честной души, столь ясно выразившейся в его лице, в глазах. Под конец она сказала:
