По его настоянию она нарисовала карту (она-то была из тех людей, которые почти всегда знают, где находятся, а он — отнюдь нет; когда она говорила «юг», то и вправду, нет, вправду указывала на юг). Он развернул план, пол-листочка желтой линованной бумаги — да, и в самом деле очень просто.
Он ухватил сумку, вышел из Крафтова дома, со всем тщанием запер дверь, положил бурый ключ в карман, а карман застегнул. Если ты его потеряешь, сказала Роузи — и умолкла, не в силах придумать достойную кару. Он пошел вниз по пыльной дороге.
Ключ, дом, дорога. Однажды его кузина Хильди привезла из школы игру — даже не игру, а, как она сказала, тест, психологический тест, который надо проводить наедине (чтобы ответы одного человека не повлияли на других) и даже с некоторой торжественностью.
Так, говори первое, что приходит в голову, — велела она. Представь, что идешь вверх по дорожке к дому. Не этот дом, не чей-то дом, а вообще. Опиши тропинку.
Выслушав ответ, она с важностью кивнула, но не сказала ничего. Теперь входишь в дом. Нашел ключ. Какой ключ? Где он? Что он отпирает? Нашел чашку. Что за чашка? Где она?
Чашка. Дверь. Вода. Он не мог вспомнить все предметы, о которых шла речь, — помнил только, что простые и всегда в единственном числе, — а когда они обшарили весь дом и вышли наружу, Хильди объяснила его ответы.
Пирс глянул на карту, повернув ее так, чтобы дорога на ней совпадала с направлением пути. Он снова нащупал в кармане ключ и свернул направо.
Дорога к дому — это твое прошлое. Она изогнутая или прямая, грязная или чистая? Ключ — это знание, твое отношение к нему, то, как ты им воспользуешься. Пирс представил себе старый бурый ключ от автоматического замка, как тот, что в кармане; и отчего-то он был уверен, что это ключ от подвала. Крошечный ключик Хильди (по ее словам) открывал стеклянный шкафчик. Чашка — это любовь: у Хильди — полупрозрачная китайская чайная чашечка, хрупкая, как сахар; она-то и стояла в закрытом шкафчике. Пирс увидел крепкую чашку повседневного пользования, да только с жуткой трещиной, нет, серьезно, сразу же ее и заметил. А Джо Бойду досталась мятая оловянная кружка, прикрепленная цепью к водопроводному крану.
Дорога вилась меж рядами деревьев — древних титанов с ободранной корой и обрубленными ветвями. Посажены ли они столетия назад, или же здесь некогда рос лес, а теперь лишь последние деревья оставлены вдоль дороги, чтобы давать тень путешественнику? За сводом дающих прохладу деревьев проглядывали поля и луга, яркие, как декорации. Пирс остановился там, где дорога пересекала крошечный ручеек, и постоял, поглядел, как бежит вода меж синих голышей, над медноцветными камнями.
Смысл. Тебе разъяснили смысл чашки, двери, воды, и ты понял, что безошибочно соотнес каждый предмет с его значением, если оно вообще было (дом Сэма оказался его собственным домом, ключ — ключом от него, чашка — его кофейной чашкой). Смысл будто являлся прежде своих вместилищ — чашек и ключей.
Первоязык: чашки и ключи, дороги и дома, собаки, звезды, камни и розы для того и возникли, чтобы его воплотить; язык не обозначения, но смысла.
Не об этом ли говорил Бруно? Он и все те, кто копался в словарных запасах своих языков (латыни, итальянского, французского и английского) в поисках слов, означающих то же самое, что и греческое logos — слово, идея, причина, — ноне могли найти ни одного достаточно верного или полного. Может, тогда не было такого слова, каким теперь стал Смысл.
Смысл. Тайный внутренний свет, что делает вещи вещами, свет, что отбрасывает в сознание тень, рисунок, символ: не изображение формы, размера или цвета, знак не отличия предмета, но его сходства со мной: его Смысла. Символ, способный сочетаться с другими образами, существующими в языке достаточно пылком и могучем, чтобы преодолеть различия между Внешним и Внутренним, фонтаном и зеркалом, достаточно сильном, чтобы заменить вещь ее смыслом. Чтобы воплотить наши желания.
Дверь в Аркадию была открыта, вход закрывала занавеска, тоже не задернутая до конца. Пирс все же остановился и подергал за медную ручку звонка. Подождал, по-дурацки радуясь, что без проблем добрался до места.
Когда стало ясно, что никто не явится. Пирс отодвинул занавеску и вошел в дом; уже в широком вестибюле он понял, что в доме никого нет.
— Есть тут кто?
Он не жалел, что разминулся с Бони Расмуссеном: в обществе старика он чувствовал себя неловко, и чем более такта и уважения выказывал Бони, тем неуютнее становилось Пирсу. Но должен же кто-нибудь подбросить его до дома.
— Есть тут кто? — повторил он, и вопрос утоп в совершенной пустоте: ни души. Кажется, дом — полностью в его распоряжении.
Он пересек вестибюль и заглянул в большую гостиную, где еще ни разу не видел гостей. Кружевные занавески и темные шторы — чтобы ковер не выцветал. В этой прохладной пещере шея Пирса тут же покрылась липкими капельками пота.
Роузи Расмуссен говорила ему, что Бони хранит где-то в доме настоящий хрустальный шар эпохи Возрождения — когда-то его использовали для общения с духами, и, по уверениям старика, первым владельцем кристалла был Джон Ди: родословие, в которое Пирс поверит не прежде, чем ему предъявят доказательства. Роузи говорила, что Бони хранит шар в каком-то деревянном сундучке или ящичке, закрытом на ключ.
Вот в этом?
Комод из инкрустированного дерева, в верхнем отделении которого, в замке филигранной работы, торчит ключ.
Стоило Пирсу сделать шаг вперед, как телефон завопил, будто сигнализация. Пирс отпрыгнул в сторону. Старинный черный аппарат стоял на длинном узком столе под лампой, и возможно, приходился ровесником дому. Вот зазвонит еще раз, и трубка запрыгает на рычаге, как мультяшная.
Если в доме кто-нибудь есть, звон прекратится, как только снимут трубку параллельного телефона. Звон не прекращался. Пирс вытянул руку, чтобы утишить мольбу, — и отдернул ее. Дурак, это не тебя. Новый звонок — он поднял трубку.
— Алло?
— Пирс? Как я рада, и не надеялась тебя застать.
Это была Роузи Расмуссен. И тут Пирс осознал, что фургона Роузи около дома нет.
— Тут случилось кое-что… — будто издалека донесся до него голос. — Я тебя не смогу забрать.
— А что такое?
— Это с мистером Расмуссеном, — ответила она. — Какой-то приступ. Я нашла его на полу. Сейчас ему получше, но.
Тяжелая черная трубка холодила, как мрамор.
— Сердце? — спросил он.
— Не знают. Он в реанимации. Вот. Пирс. Ты сможешь сам добраться домой?
— Конечно. Конечно. Ты, слушай, ты не беспокойся.
— У экономки сегодня выходной…
— Как-нибудь разберусь. Проголосую, в конце концов.
— Ой! — вдруг вскрикнула она. — Споффорд придет, чтобы покормить своих овец.
Подходя к воротам, в тени дубов Аркадии Пирс этих овец видел.
