Нет, постой, не на скамью, а вон туда, вниз. Вот так, еще ниже. Хорошо. Ну а теперь, господин Шекспир-младший, собирающийся стать актером, сидите там, пока мы не проедем Клоптонский мост, да и после не высовывайтесь. А теперь вперед! Но-о!»
И маленький обоз во главе с мистером Бербеджем верхом на лошади — остальные набились в повозки или сидели по двое на лошади, а то и шли пешком, повторяя песни и монологи (и время от времени прикладываясь к кожаной бутылочке) — выехал из Стратфорда по Клоптонскому мосту, направляясь на юг, в Лондон, а Уилл на дне повозки вертел в руках бутафорскую корону и слушал — казалось, уши его разрослись до размеров пары церковных колоколов — разговоры снаружи в ночи и не мог унять сердца, колотившегося часто и громко.
В записке, которую он оставил отцу, говорилось, что он отправился к знакомому моряку в Бристоль, чтобы там попасть на корабль, отправляющийся в Новый Свет, и попытать счастья на морской службе — или погибнуть, коль не повезет.
— Телефон, — сказала миссис Писки, высунув голову на веранду. — Вам звонят.
Роузи закрыла книгу, заложив пальцем страницу. Она поднялась с шезлонга, стараясь двигаться спокойно и неторопливо.
— Хорошо, — сказала она, вздохнула тяжко, словно ей лень было идти, на самом же деле нужно было выдохнуть неожиданно сгустившуюся в душе мглу; и в этот же самый момент на лужайке и веранде — ой, что такое творится! — тяжелые тучи, долго и мрачно висевшие в небе над в соседним графством наконец оказались прямо над головой. Поднялся ветер. Роузи пошла через мигом потемневший дом следом за миссис Писки, к телефону.
— Алло.
— Привет, Роузи.
— Привет, Майк.
Затяжная пауза, и Роузи поняла, что теперь долго-долго, может быть не на веки веков, но на такой долгий срок, что разницы все равно никакой нет, всем их разговорам судьба начинаться с этакой вот затяжной паузы.
— Во-первых, — сказал Майк. — Во-первых, ты тут оставила все Сэмовы подгузники, на ночь. Три коробки..
— Н-да.
— Заберешь их?
— По-моему, у меня еще есть парочка в дорожной сумке.
Вновь последовало молчание. Прозвучавшее «во-первых» подразумевало: мол, хочет она того или нет, а придется дожидаться продолжения. Если у него там список, она должна будет отвечать по каждому пункту, по мере поступления.
— Еще я нашел одну штуковину, — продолжил он, этакий копуша-археолог, терпеливо изучающий оставленную ей после себя кучу мусора, — похожую на зеркало заднего обзора от фургона.
— Ах это. Да. Я собиралась приклеить его, но не смогла найти эпоксидки.
— Эпоксидки?
— Джин уже один раз посадил ее на эпоксидку, только, наверное, нужно было этой самой эпоксидки не жалеть. Я думала, что у нас в ящике для инструментов есть еще, но оказалось, ничего подобного там нет.
Он рассмеялся:
— В общем, тут оно все равно без толку валяется.
На это она попросту не стала отвечать. Ждала следующего пункта в списке.
Было слышно, как он вздохнул. Знакомое вступление, готовься к обстоятельной разборке.
— Ты не собираешься сообщить мне, какие у тебя планы? — спросил он. — Если они есть.
— Ну… — Она подняла взгляд: миссис Писки возилась в буфетной, а может, только делала вид, что возится.
Роузи хорошо видела ее большое оттопыренное ухо.
— Ты что, всерьез собираешься убедить меня в том…
— Да не о чем пока говорить, Майк, — мягко сказала она. — В смысле, не сегодня. — Донесся какой-то недовольный шорох, наверное, он покачал головой, терпели во или не очень терпеливо. — Я хочу сказать… Ты был в курсе происходящего, и ничего неожиданного, черт возьми, не произошло, вот что она хотела сказать. Способность Майка начинать заново обсуждение давно решенных проблем, давно обговоренных и забытых, была неистощимой. Этакая разновидность психотерапии. Применительно к собственной драгоценной личности. Он прямо-таки расцветал в такого рода беседах, а Роузи, наоборот, увядала, начинала путаться в словах и теряла дар речи до полной немоты, даже предложения порой не могла закончить.
— Ты хотела сказать? — Он ждал. Она словно воочию увидела, как он перекладывает трубку к другому уху и усаживается поудобнее. Она так хорошо знала эту манеру Майка становиться спокойным, большим, терпеливым, источать то, что Роузи называла Ореолом Силы. Но как только она замечала этот ореол, он для нее тут же рассеивался, она оставалась вне его власти, вот потому-то сейчас она была здесь, в Аркадии, а не в Каменебойне.
— Я хотела сказать, что мне нечего тебе сказать.
— А-га.
Она вспомнила, что в руке у нее книга, а страницу она заложила пальцем, а книгу стиснула что было сил — и палец теперь занемел. Она разжала руку. Вдали раздался раскат грома, похожий на выдох облегчения. Она положила книгу, та с шелестом закрылась, Роузи поло жила руку на обложку, как раз в тот момент, когда обложка пыталась лечь на место.
— Ну и что же ты собираешься делать? — спросил он. На колу мочало, начинай сначала.
— Читать.
— Что?
— Книжку.
Под заголовком был эпиграф, цитата, из которой и был позаимствован сам заголовок: Вот юнцы, что витийствуют в театре и дерутся за надкушенные яблоки. Из «Генриха VIII».
— Роузи, честное слово, мне кажется, я заслуживаю большей откровенности. По-моему, ты считаешь, что я не понимаю твоих чувств, но…
— Ох, Майкл, перестань, пожалуйста, говори по-человечески.
Он замолчал, и за это время она приняла решение.
— Мне просто пока, в данный момент, нечего тебе сказать. Мне нечего сказать из того, что я, наверное, должна была бы тебе сказать. Честное слово. Если тебе на самом деле нужно обсудить все это прямо сейчас, можешь позвонить Аллану Баттерману.
— Кому?
— Аллану Баттерману. Он адвокат.
В доме стало темно, как ночью. Прозвучал новый властный раскат грома, миссис Писки запричитала в буфетной и включила свет.
— Думаю, ты найдешь его номер в телефонном справочнике.
Огромные массы теплого влажного воздуха перетекали из комнаты в комнату, миссис Писки суетливо бегала, закрывая окна в столовой, легкие занавески на них беспорядочно метались, как вскинутые в испуге руки.
— Слушай, Майкл, тут дождь начинается, мне надо разыскать Сэм. До свидания.
Она повесила трубку и взглянула на часы. Адвокатская контора уже, наверное, закрыта, она позвонит ему завтра утром, чтобы успеть раньше Майка. Если он вообще будет звонить.
Все хорошо, все в порядке, убеждала она себя; в общем-то она была спокойна, вот только в горле какой-то мерзкий ком.
