Нея Холли – инженер биозащиты, такая же юная, как Чеди Даан, присела на краешек выступа, нагнувшись вперед и опираясь заложенными назад руками на короткие рычаги. Резко повернув голову влево, она смотрела как бы на внезапно появившегося врага. Суровая смелость выражалась во всей ее гибкой фигуре, одетой в блузу с засученными рукавами, расстегнутую на груди. Ноги, обнаженные по всей длине, были перекрещены в явном усилии, и левая, закинутая выше правой, упиралась в педаль. Небрежные пряди волос спадали на правое плечо, щеку и частично прикрывали лоб.
– Она мне нравится больше всех, – шепнул Ларк стоявшей рядом подруге. Та промолчала, отрицательно качнув головой, и показала на третью звездолетчицу. Почти обнаженная, с вызывающим сознанием особенной силы своего тела, она выпрямилась с высоко поднятой грудью, обхватив ладонями немыслимо тонкую талию и опустив глаза. Старинная короткая прическа обрамляла ее суживавшееся к заостренному подбородку лицо. Всезнающая, неласковая усмешка играла на ее губах с ямочками в углах рта. Одно плечо прикрывали тонкие складки высеченного из черного камня шарфа, перекинутого из-под руки за спину. Может быть, скульптор был влюблен в этот образ, во всяком случае, Олла Дез, инженер связи и съемки, воплотилась в поразительно живую статую, полную чувства и женственности.
Но помещенный за Оллой на конце полукружия последний член экипажа звездолета Соль Саин не смотрел на нее. Высунувшись из-за пульта машины, инженер-вычислитель сощурился в нежной усмешке, избороздившей лукавыми морщинками его худое лицо. Казалось, он старался заглянуть на ту сторону памятника, где стояла самая близкая и любимая, теперь навсегда скрытая от него.
Солнце окончательно село, купол погас, и тропическая ночь подкралась внезапно. Но тотчас же, подчиняясь присутствию посетителей, автоматически вспыхнули лампы оранжевого света, скрытые в кольцевом козырьке над статуями. В искусно перекрещенных лучах изваяния сделались еще живее, в то время как все кругом исчезло в непроглядном мраке. Ученики затаили дыхание – они словно остались наедине с героями «Темного Пламени». Несколько минут ожидания, и звездолетчики вздохнут, улыбнутся и протянут руки своим потомкам. Но время шло, и застылая неподвижность фигур тяготила все больше. Может быть, впервые чувство неизбежности смерти, невозвратной утраты проникло глубоко в сознание молодых людей.
Кто-то шумно вздохнул. Кими потер виски, решительно шагнул к статуе Фай Родис и склонился перед ней жестом прощания, едва не наткнувшись на угол каменной книги, которую она держала перед собой. Его товарищи разбрелись, останавливаясь в задумчивости перед наиболее понравившимися изваяниями. Другие, отойдя подальше, рассматривали скульптурную группу целиком. Большинство учеников задержалось перед западной группой. Эти люди так и не вернулись на милую Землю, не прикоснулись снова к ее целительной природе, не увидели в предсмертные часы ни единого человека родной планеты. Мир Торманса, находившийся на не доступном ничему, кроме ЗПЛ, расстоянии, казался еще безнадежнее, опаснее и тоскливее, чем мертвые планеты, обнаруженные у близких солнц, или миры непонятной жизни на экранах Великого Кольца.
Молодые люди прониклись настроением тех времен, когда отправление первого ЗПЛ было подобно нырку в неведомую бездну. Они забыли про то, что жертва Земли на Тормансе не была напрасной, и стояли перед памятником, как провожавшие «Темное Пламя» более века назад в его никем еще не пройденный путь, полные смутной тревоги и вполне реального сознания великой опасности экспедиции.
Учитель добился своего – ученики подготовились к просмотру «звездочки» Дома Истории, стереофильма с описанием экспедиции, большей частью снятого на натуре. Другие события были восстановлены по записи памятных приборов и рассказам вернувшихся членов экспедиции. Молодым людям пришлось напомнить о необходимости возвращения. Несколько человек предложили переночевать на месте, но большинство приняли совет учителя – возвратиться ночным поездом, чтобы завтра же просмотреть «звездочку», которая потребует дня с перерывом на отдых.
Неохотно, часто оглядываясь, ученики собрались и пошли по дороге сквозь рощу. Едва последний человек сошел с площадки подножия, как освещение памятника погасло. Модель звездолета и статуи его команды исчезли во мраке, будто провалились в черную бездну антимира Тамаса. Слабым фосфорическим сиянием засветились края дороги. Путники могли уверенно идти и в непроглядной тьме рощи, и под звездным небом через перевал круга холмов.
В сосредоточенном молчании они пришли к станции. Привычная обстановка Спиральной Дороги, свет и множество людей ослабили впечатление, и молодежь принялась возбужденно обсуждать увиденное. Вопрос: кто кому больше понравился – горячо дебатировался, пока не пришел поезд и усталые путешественники не прилегли на мягких сиденьях.
– А все-таки те пять, что погибли, лучше вернувшихся, и это не случайно! – твердил Кими, устраиваясь поудобнее.
– Вовсе нет! – возразила свернувшаяся калачиком Пуна. – Мне Гриф Рифт показался самым глубоким, твердым и умным!
– Зачем тогда он остался в корабле?
– Кто же, кроме него, мог справиться с аннигиляцией? Неужели ты не понял, что «Темное Пламя» погиб бы на Тормансе или в пути и мы никогда ничего не узнали бы!
– Это так! И все же…
– И все же я хочу спать и не спорить с тобой. Тем более что все по-разному отнеслись к людям экспедиции. Дальве в восторге от боевого Гэн Атала и Неи Холли, а ты не сводил глаз с Фай Родис и Див Симбела.
– Увидим, кто лучше! – возразили с другого ряда кресел. – Завтра, после «звездочки».
– Увидим! – сонно пробормотала Пуна, но неугомонный Кими подошел к учителю, устроившемуся в заднем конце салона. Юноша жестом спросил разрешения и получил утвердительный наклон головы.
– Вы, с опытом жизни и углубленным пониманием, – сказал Кими, – кого из них вы избрали бы своим другом?
– Ты думаешь о товарищах в подвигах или же менторе?
Кими покраснел и опустил глаза.
– Понимаю. Но в выборе подруги не может быть подражания, и я тебе не пример.
– Нет, конечно. Но я хотел узнать… думая о верности суждения и вкуса. Мы все так разошлись…
– И хорошо. Независимость суждения мы, учителя, стараемся воспитать в вас с первых шагов в жизни. Потом, после определенной суммы знаний, возникает общность понимания.
– И вы?..
– Я, если бы мог выбирать, выбрал бы Фай Родис.
– О, да! И я…
– Или Оллу Дез!
– Почему же? – недоуменно воскликнул юноша. – Они такие разные, совсем непохожие.
– В этом и дело. Видишь, я предупредил тебя. Пора спать, и мы не будем начинать сложного разговора. Но скоро тебе придется узнать уже не разумом, а чувством всю неизбежную полярность ощущений, диалектику жизни, гораздо более сложную и трудную, чем все головоломные задачи творцов теорий в науке и новых путей искусства. Помни всегда, что самое трудное в жизни – это сам человек, потому что он вышел из дикой природы не предназначенным к той жизни, какую он должен вести по силе своей мысли и благородству чувств.
