Мне открыла Дженни. Стало быть, ее смена в «Биппиз» была вчера, с двух дня до десяти вечера. После закрытия дежурный О'Хаген приходит домой к одиннадцати или в двенадцатом часу и утром может выспаться, а другой встает в пять утра и к шести идет открывать ресторан. В Шекспире рано встают и ложатся.
Дженни — рыжеволосая, веснушчатая, плоскогрудая и широкозадая, но одевается она хорошо и умело скрывает эти свои особенности. Впрочем, сегодня, наряженная в обычный цветастый халат, она вряд ли рассчитывала произвести на меня впечатление. Как бы там ни было, Дженни предпочитает видеть во мне лишь приложение к домашней обстановке. Безразлично буркнув какое-то приветствие, она плюхнулась обратно в кресло с откидной спинкой и закурила сигарету, не отрывая глаз от ток-шоу в телевизоре, которое я и смотреть бы не стала.
Из всех людей, встреченных мной за последние пять дней, только у нее поведение ничуть не выбилось из нормы. О'Хагены сами занимаются стиркой, но и Дженни, и Том терпеть не могут убираться на кухне. Это неудивительно, если учесть, что они держат ресторан. По этой причине мне почти всегда приходится загружать в посудомоечную машину гору грязных тарелок — некоторые из них по виду недельной давности, — а мусорное ведро постоянно забито пластиковыми поддонами и контейнерами для быстрого разогрева в микроволновке. Думаю, и в этом их можно понять. Они хотят отдохнуть от готовки хотя бы дома.
Пока я сновала по квартире, Дженни не обращала на меня ни малейшего внимания. Она и бровью не повела, когда я сняла все со столика рядом с ее креслом, вытерла с него пыль, а потом разместила на нем пульт, пепельницу и прочее в прежнем порядке. Я терпеть не могу сигаретного дыма, и мне удивительно было вдруг осознать, что Дженни — единственная курящая среди моих клиентов.
Приборка уже час шла своим чередом, когда зазвонил телефон. Я слышала, как Дженни ответила, убавив громкость телевизора. Я не интересовалась ее разговором. Она несколько минут что-то бормотала в трубку, а потом положила ее на рычаг. Понемногу я добралась до хозяйской спальни, где мигом сменила белье и так же сноровисто расправила на постели покрывало. Затем я опустошила пепельницу на столике с того края, где спит Дженни — рыжие волосинки на подушке, — и обогнула кровать, чтобы вытряхнуть пепельницу мужа.
Неожиданно в дверях возникла хозяйка и выдала без всякого предисловия:
— Спасибо, что прикрыла Тома.
Я вскинула голову, пытаясь прочесть выражение ее веснушчатого лица, но разглядела на нем только неприязнь. Дженни не привыкла чувствовать себя кому-то обязанной.
— Просто сказала правду, — заявила я, сваливая окурки в мусорное ведро.
Протерев пепельницу, я с легким стуком снова поставила ее на тумбочку, заметила валявшийся на полу карандаш, подобрала его и бросила в выдвижной ящичек ночного столика.
— Я понимаю, рассказ Тома показался им немного странным, — осторожно начала Дженни, словно ждала, что я на это скажу.
— Только не мне, — сухо ответила я.
Я оглядела комнату, не нашла никаких упущений и направилась к двери во вторую спальню, приспособленную О'Хагенами под кабинет. Дженни отступила, пропуская меня. Тряпку, которой протирала пыль в спальне, я предусмотрительно заткнула за пояс и теперь выдернула ее, чтобы приступить к уборке кабинета. К моему удивлению, Дженни потащилась следом. Я коротко взглянула на часы и продолжила свое дело. К Уинтропам мне нужно было поспеть к часу, и я рассчитывала еще что-нибудь перехватить на обед.
Мой взгляд не укрылся от Дженни.
— Работай-работай, — радушно разрешила она, как будто я занималась чем-то другим. — Я просто хотела сказать, что мы благодарны тебе за то, что ты все как следует вспомнила. Том был рад, что ему больше не надо отвечать ни на какие вопросы.
Один из них, впрочем, посетил меня не далее как сегодня утром. При нормальном положении вещей мне и в голову не пришло бы задавать этот вопрос Дженни, но я была уже сыта по горло резкой переменой в поведении хозяйки — от полного игнорирования до назойливого преследования.
— А в полиции его спрашивали, что он делал на втором этаже, хотя сам живет на первом, и от кого именно спускался? — Я стояла спиной к хозяйке, но ясно расслышала, как та пораженно охнула.
— Да, Клод его спрашивал, но только сейчас, — ответила Дженни. — Он интересовался, почему Том раньше не упомянул об этом.
Мне-то было понятно, почему Клод Фридрих решил прояснить этот момент. Ведь он сам живет на втором этаже, как раз напротив Норвела Уитбреда.
— И что Том ему ответил?
— Тебя это не касается! — вспыхнула Дженни.
Вот теперь передо мной была прежняя О'Хаген.
— Пусть, — сказала я, протирая тряпкой металлические части стула на колесиках, стоявшего рядом с письменным столом.
— Что ж…
Дженни умолкла на полуслове и удалилась в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Она появилась вновь лишь с окончанием уборки — я была вправе исключить всякое совпадение, — переодевшись в ярко-зеленую спортивную рубашку и серые слаксы.
— Ты очень хорошо все прибрала, Лили, — сказала Дженни, даже не взглянув на результаты моего труда.
Она почему-то предпочла остаться в новом образе, хотя мне привычнее было бы общаться с уже знакомой бесцеремонной Дженни — по крайней мере, при ней я четко знала свое место.
— Хм… Вы выпишете мне чек сейчас или потом пришлете по почте?
— Вот оплата наличными.
— Ладно. — Я выписала квитанцию, сунула деньги в карман и собралась уходить.
— Да, хорошо! — поспешно произнесла Дженни, словно спохватываясь. — Я только хотела сказать, что Том не делал ничего предосудительного там, на втором этаже! Он действительно поднимался туда, но так просто…
С изумлением я увидела, что глаза и нос Дженни покраснели, будто она вот-вот ударится в слезы. Я понадеялась, что женщина все-таки сдержится: не мне утешать ее, поглаживая по спине. Вероятно, и сама Дженни думала так же.
— До следующей недели, — сдавленно произнесла она.
Я лишь пожала плечами, забрала свой контейнер и пошла к двери.
— До свидания, — из чистой вежливости сказала я хозяйке на прощание, обернувшись через плечо.
Я резко захлопнула за собой дверь, словно, как всегда, торопилась к очередному месту работы, однако в вестибюле остановилась и огляделась. Вокруг все было тихо — никто не спускался по лестнице, не ходил по второму этажу. Пятница — будний день. Кроме Йорков и миссис Хофстеттлер, в это время все жильцы на работе.
Мне еще раньше пришло в голову, что кладовка под лестницей, где Пардон хранил всякую полезную всячину, вроде запасных лампочек и мощного пылесоса для уборки коридоров, являлась прекрасным местом для временного хранения его неприкаянного тела. К тому же у меня совершенно случайно имелся ключ — Пардон сам дал мне его три года назад, когда единственный раз на моей памяти взял отпуск. Тогда он отправился на автобусе в Канкун
[13]
с экскурсионной группой, большую часть которой составили жители Шекспира. Пока он отсутствовал, я взяла на себя труд убирать в коридорах, протирать застекленную заднюю дверь, следить, чтобы на парковке у дома не валялся мусор, а также направлять жалобы жильцов соответствующим ремонтным рабочим. Вручив мне тогда ключ, Пардон так и не потребовал его назад, вероятно, прогнозируя для себя другие турпоездки.
