– Опиши зависимость даламбертиана от лапласиана.
Сергей некоторое время смотрел на меня, потом сунул руки в карманы, пренебрегая трудоемкостью этого процесса в положении сидя, и сказал:
– Алик, ты иногда меня пугаешь.
– Зависимость-то.
– Да иди ты на фиг.
– Ага, – буркнул я, усмехнулся под нос и, будто распахиваясь, сделал быстрый мах кулаком от плеча.
Сергей вильнул головой.
– Вот, – сказал я. – Плечо поднято, кулачки сжал. Математик, блин. Лобачевский ал-Хорезми Пифагорович.
– Не важно, – упрямо ответил Сергей, втискивая руки обратно по карманам. – Человек тот, кем он себя чувствует.
– Кем ты себя чувствуешь утром первого января?
– Я чувствую себя совсем не бойцом. Рефлексы тут не в счет. А ты, Алик, до сих пор ногами машешь, и для себя ты в первую очередь Ояма, а потом уже Плевако.
– Песталоцци же.
– Пестун старый.
– Помоложе некоторых. А на самом деле, Серег, ну давай я попробую объяснить раз и навсегда, почему я здесь, а не там или где-то еще.
– Рискни, – сказал Кузнецов, по инерции подбираясь.
– Рискну. Кем я себя чувствую – это главный вопрос. Во-первых, отцом. Знаешь, он как родился – все остальное не то чтобы мелким или не очень существенным стало. Но это может подождать, а пацан нет. И вот эти пацаны и девчонки тоже нет. Ну, ты видел.
– Я видел. А во-вторых?
– А во-вторых, я чувствую себя мудаком.
Кузнецов улыбнулся:
– Наконец-то. А в связи с чем, если не секрет?
– Да нафигачил хрени какой-то вокруг семьи, никому не нужной, двух тетенек чуть до цугундера не довел, а все ведь на пустом месте.
– Ну как на пустом, – удивился Сергей, остро разглядывая меня, – у вас ведь там обычаи-традиции-заветы.
– Неграмотность это примитивная, а не заветы, – устало объяснил я. – Я же юрист, должен всегда первоисточники смотреть. А повелся на комментаторов, которые полтора тысячелетия бороды жевали, на Элькины слова повелся, на гормоны... Ну не было в этом ни смысла, ни необходимости. Развода с Элькой не было – потому что без свидетелей не считается, потому что до родов не считается, потому что мимо процедуры не считается. Аллах знает лучше нас, а Мухаммад пророк его. А мы нагородили...
– Но тебе было приятно? – с напором спросил Кузнецов.
– Быдло ты шкуренное.
– Да ладно, нашел, из-за чего париться. Дамы без огня не бывает. Слушай, а давай ускорим процесс покаяния? Давай, Элька за меня замуж сходит, чтобы счет сравнять?
– Фу, блин.
– Ну да, трудно будет, но я постараюсь.
– Серый, я тебе глаз выдавлю.
– Выдавил один. Я же ради вас, вашего счастья.
– Тьфу, баран, блин.
– А мне какая разница – одной ты мне жизнью обязан или еще и душевным спокойствием. Ты ж мне по жизни...
– Знаю-знаю.
– Не все знаешь еще.
– Дольше проживу. Во-вторых-то что?
– Каких вторых?
– Ты сказал, два вопроса есть.
– А, ну да. Заболтался. Второй такой: как Рычева на разговор вытянуть?
– В смысле?
– В смысле, он от моих вызовов уклоняется, потом да потом. А время не терпит.
– Почему?
– Потому что нам завтра-послезавтра надо только поставщикам полторы сотни лямов переводить. А Москва финансирование прикрыла.
– Не понял. Что значит прикрыла?
– Блин, Алик. Полностью. Вариант Пц.
– А хера ты сразу?..
– А хера ты мне голову?..
– Тпр-р-р. Малый совет, у тебя, через час. Хотя какой через час. Поехали, на ходу всех выдернем.
3
Прекрасно. Вот же вам совет;
Внемлите истине полезной:
Наш век – торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
Александр Пушкин
Собрались за час двадцать, все, только Бочкарев опаздывал – у него там вываривался какой-то суперпуперобразец пленочной основы для батарей, результат обещался быть, как мило уточнил Олег Аркадьевич, «до вечера, так что начинайте без меня, а я подтянусь». Вечер уже разлился по Союзу прохладным синим плесом. Но я неплохо изучил Бочкарева (фамилии он соответствовал изумительно, отчего, видать, и не терпел пива), потому сомневался как в том, что он хоть раз подтянется, так и в том, что вечер наступит сегодня, вернее, что счастье видеть Бочкарева обрушится на высокое собрание в ближайшие часы. Будет результат положительным – паучники разобьют пару склянок с радости и ринутся развивать успех, будет отрицательным – разобьют пару склянок с горя и ринутся выискивать ошибку и научно тыкать в другие варианты. В любом случае можно быть уверенным в двух вещах: пара склянок разобьется, а Бочкарева до утра из лаборатории не выманит даже атомный гриб на горизонте.
Начали без него, и сперва довольно продуктивно. Серега кратко поставил народ в курс дела, Маргарита уточнила ряд позиций, который можно было и не уточнять, но должна же она была показать, кто в доме бухгалтер. Истерить перестала, и то хлеб.
Ребята были молодцы. То есть я и не ждал, что придется тратить время на оханья, выкрики типа «да как они смеют!» или «что же теперь делать?» и увещевания наиболее озабоченных справедливостью. Но вот такого диалога в хорошем темпе не ждал тоже.
Маргарита:
– Не только от Минобороны все казначейские поступления прекращены, и все несоюзные дебиторы тоже платить перестали, как по команде.
Сергей:
– Как это вы, Маргарита Владимировна, интеллигентно. Несоюзные, на всякий случай, – значит, те, кто в Союз не входит и отношениями собственности не связан.
Валенчук:
– Денег на сколько осталось?
Финдиректор Тарасов:
– Если на все текущие – на полтора дня. Если только на производственные – на четыре, завтра зарплата, если кто забыл. Если не заплатить тем из поставщиков, кто потерпит, неделя.
Баранов и Егоршев почти дуэтом:
– Зарплаты сдвинем.
Хуснутдинов, отстав на полслога:
– Экономрежим я посчитаю, но процентов восемь точно даст.
Даша, дождавшись микропаузы:
– Из Томска и Тюмени можно попробовать что-то выбить, вечером начну.
И только потом началось: «А почему остатки на счетах такие мелкие?», «А зачем было с не своими связываться?», «А если малый совет и исполком без зарплат оставим – много выкроим?», «А куда Рычев смотрит?» – но тоже ведь правильное направление.
