Смутила некоторая расторможенность стилистики, в которой был выполнен доклад. Например, термин «фантастический кретин» содержался в резюмирующей части краткой версии. Рычев даже хотел связаться с Камаловым и спросить, чего он курит и в чем вообще дело, но сперва увлекся пересчетом и проверкой большого план-отчета, а потом объявился Сережа Кузнецов и сказал, что это он добивал и высылал документацию, а задорные моменты почистить не решился, потому что вдруг так принято. Камалов, объяснил он, в форс-мажоре по личным мотивам, двумя словами дал понять, что за мотивы и насколько звучные, объявил об отставке Алика и приеме полномочий. Пока Рычев размышлял, не с самозванцем ли беседует, Кузнецов назвал номер приказа и сказал, что в малую рассылку он уже ушел. Рычев еще вытаскивал приказ из базы и с раскаянием удостоверялся, а Сережа уже сообщил, что послан Аликом на совещание, и, если Рычев не возражает, тронется вечерним экспрессом до Тайги, вернее, Томска, там пересядет на ночной самолет и рано утром будет как штык. Рычев пожевал губами и попросил пригласить к телефону Камалова. Кузнецов кратко сказал, что пока это, к сожалению, невозможно, но, как только срастется, Алик немедленно позвонит. Буду ждать, сказал Рычев, подтвердил, что кузнецовский штык завтра остро необходим, в самом боеготовом виде, попрощался, попросил соединить с Камаловым и принялся пинать сперва секретарей, не доложивших о смене исполнительного директора, а потом столичные департаменты, кажется, совсем выбитые из реальности перепроверкой союзных расчетов.
Камалов не ответил – в третий раз секретарь сообщил об этом совсем убитым тоном, так что пришлось его успокаивать и гнать домой. Выбить из департаментов результаты проверки – в основном подтверждающие – удалось ближе к ночи, разводить планы по категориям (безусловные, затратные и рискованные) и рихтовать текст Рычев завершил во втором часу, домой не поехал, потому что делать там с некоторых пор было решительно нечего, лег в комнате отдыха за кабинетом, уснул как провалился – почему-то в снежную яму и почему-то перед глазами маячила спина в «союзной» куртке, тяжело и безнадежно рушилась, поднималась и враскачку двигалась дальше. Проснулся от треска будильника, сердце дергалось в ритме паровоза, на ресницах вязко налип иней, Рычев мотнул головой, протер глаза – никакого инея, только помирающая тьма вокруг, – включил свет, поколебался и, судорожно подхватив распечатку, набрал кабинет Камалова, заготовив стандартное для поздних звонков в Союз приветствие: «Извините, я вас ни с кого не снял?» – и уже под гудки сообразил, что звонок скорее ранний.
Ответил Кузнецов. Коротко и толково ответил на торопливо придуманный вопрос про перевалку газа, выждал короткую паузу и заговорил сам. Сказал, что плановый вылет прохлопал. Сказал, что Камалов пропал вместе с машиной. Сказал, что все дороги перекрыты, спасатели и менты из соседних регионов втихую предупреждены.
– Что значит предупреждены? – спросил Рычев.– Их в ружье ставить надо.
– Пока они доберутся... – вяло ответил Кузнецов, и только сейчас Рычев сообразил, что Сережа, да и все руководство Союза, в отличие от него, скакало по вполне реальным снежным ямам, всерьез высматривая раскачивающуюся спину в «союзной» куртке.
Рычев зажмурился, секунду помолчал и сказал:
– Сереж, я сам свяжусь с местными властями и военными. Тебя уже не ждать, я правильно понимаю?
– Ну, еще рейс из Томска через три часа есть, сейчас здесь попробую закруглиться и выезжаю...
– Сереж, совещание через два часа, – напомнил Рычев. – А самолет сколько летит, четыре часа?
– С гаком, – убито подтвердил Кузнецов.
– Ищите Алика, Сережа, держите в курсе. Я как-нибудь сам справлюсь.
Можно сказать, что справился, хотя пара моментов были взрывными. То есть сперва все было совсем безмятежно: все собрались вовремя, Дьякин тоже не опоздал, сообщил, что задача встречи – подготовить доклад президенту, а такие вещи принято обсуждать всеми задействованными сторонами. Сразу всех представлять не буду, по ходу разберемся, впрочем, большинство присутствующих друг друга знает. Рычев в самом деле знал практически всех – были тут начальники трех департаментов правительства, замминистра регионразвития, кураторы из Минфина и Минобороны, Елизаров из РЖД и еще пара смежников. Незнакомых физиономий было две, сидели они в углу и не факт, что на правах полноценных участников, – может, стенографисты или эфэсошники, кто эту администрацию разберет, здесь каждые полгода новые правила поведения вводятся, всякий раз на века и чудовищней предыдущих, а ведь казалось бы...
Дьякин напомнил суть проекта, Рычев зачитал доклад, все покивали с удовольствием, кроме Елизарова. Он, естественно, завелся насчет газовой схемы, идущей вразрез с национальными интересами и прогрессом, которые, по его убеждению, хором настаивали на сжижении газа и перевозке по железной дороге. Дьякин утихомирил Елизарова намеком на какие-то три ярда, закопанные на Дальнем Востоке, и предложил говорить по существу. По существу первым высказался тоже Елизаров, на сей раз очень толково: предложил рассмотреть продление высокоскоростной магистрали на запад, до северной нитки Свердловской железной дороги. В результате Урал и север европейской части соединялся с Сибирью, Великий Шелковый путь вливался в «из варяг в греки», в общем, красота и гармония, похожая на оптимальную. Рычев предпочел бы не слышать про короткое плечо из Китая на Балтику, зато остальным страшно понравилось. Ну ладно, до Китая, как известно, добираются раком, рак зверь нескорый, пока за новую ветку возьмутся, или ишак сдохнет, или Союз окрепнет так, чтобы лукавый красный смех с юго-востока по-толстовски воспринимался: он пугает, а мне не страшно. Поэтому Рычев легко согласился внести новеллу в согласованную программу, перспективный раздел, он же рискованный, он же «коли живы будем».
Дальше все гладко катилось почти до финиша. То есть выкрутас хватало: промышленник из Белого дома интересовался возможностью сборки «кипчаков» на АвтоВАЗе или ГАЗе – чтобы, значит, сразу всю отрасль спасти,– военный предложил не выпускать «союзника» и все устройства на его базе в свободное обращение еще хотя бы пару лет, Минфин, наоборот, ратовал за срочное и при этом стопроцентно рыночное и монетарное обращение всей продукции – никаких рассрочек и длинных программ, деньги отбивать надо. Рычев даже дергаться не успевал: автовазовскую идею дружно оборжали и попросили забыть как страшный сон, армейских так же дружно устыдили, а финансистам указали на недопустимость пересмотра базовых принципов проекта. В итоге промышленник сказал, что Сибири остро не хватает автосборки, поэтому идея предельной локализации производств для нужд электромобиля именно там приветствуется и будет всячески поддержана. Военный пообещал завершить уход армейцев с частот, выделенных новой сети, до конца месяца. А представитель Минфина заявил, что заявленный на этот год бюджет выглядит великоватым, но оправданным и реалистичным, что вкупе с некоторой экономией по итогам прошлого года позволяет заявку руководства так называемого Союза полностью поддержать, в том числе и на уровне региональных администраций.
Именно тут Дьякин счел необходимым передать Рычеву сдержанное «фи» от упомянутых администраций, которым несколько обидно наблюдать за тем, как на их территории что-то крутое заваривается, а им самим от этого ни толку, ни проку, ни вежливого поклона с воздушным поцелуйчиком. Рычев заклокотал было, но после уточняющих реплик нехотя признал, что советская практика плевать на местных начальников, демонстрировавшаяся директорами производств союзного подчинения, является наименее приемлемой и симпатичной. Он пообещал в ближайшее время лично подружиться с губерами и осыпать их конфетками с первой же зарплаты. Тут его осенило. И вообще, сказал Рычев, перепропишем всех сотрудников вместо московского офиса, как сейчас, по месту реальной работы и на учет там же поставим. Пусть налоги родному Ваховскому району платят. С нефтяными отчислениями не сравняемся, но местных порадуем.
