– Вполне, – сказал не-Женя и шагнул вплотную к машине.
Коротко зашипело, лицу стало холодно, а голове пусто, газ, подумал я, дураки, на холоде не действует, выбросил левую руку, сам не понял для чего, ударить или равновесие удержать. Не удержал.
И второй раз за последний час выпал из реальности.
3
Из женщин не одна его любила,
Но их союз был слишком боязлив.
Алексей Толстой
Первой Камалова хватилась Даша. Сперва плевать хотела сверху вниз наискосок на этого козла, труса и хама. Но все-таки с утра (ночью-то не до того было, ревела и виноватилась) придумывала достойные ответы на тот неизбежный случай, если и когда Камалов позвонит и если не извинится, то помянет и исчерпывающе объяснит ночную встречу в легкой шутейной манере, списав инцидент в исчерпанные. Или, если совсем дебилоид, хотя бы сухо попросит занести Кузнецову чистовик расчетов. Даша придумала восемь вариантов ответа – как очередную главку чистовика добивала, так и придумывала, – и к восьми вечера, когда чистовик был завершен и отполирован, придумала девятый – и тут поняла, что Камалов не позвонил. И видимо, уже не позвонит – если, конечно, не решил изощренно отложить извинения на тот же час, в какой нанес оскорбление девушке. Даша выдернула диск, зло хлопнула обложкой скоросшивателя и отправилась к Кузнецову, специально оставив телефон в кабинете. С полдороги, правда, вернулась – бегом, потому что поняла, что вот сейчас Камалов звонит, а перезванивать не будет, решив, будто Даша специально трубку не берет, а самой перезванивать никак нельзя.
Звонка не было, и Даша забросила телефон поглубже в бумаги среднего ящика, так что пришлось все эти бумаги вытаскивать и тормошить, чтобы вытряхнуть проклятую трубку на волю. Мелкая моторика, как это часто бывает, сообщила некоторую тряску всей нервной системе. Так что Даша аккуратно убрала бумаги на место, навела лоск на столе, выпила полчашки кофе, почему-то остывавшего на подоконнике несколько часов, зажевала аромат никчемным «аникотом», внимательно рассмотрела себя в зеркале, с трудом удержавшись от диагностики пятисотого изъяна, из-за которого этот гад и... всё, всё, забыли, улыбнулись – вот так, уверенно и победно, чтобы млели, валились, да хоть и удирали, подумаешь, чурка белесая, губошлепик, всё, всё, я сказала, пришли, тук-тук, можно, Сергей Владимирович?
Кузнецов был похож на разбуженного дикобраза, однако Дашу встретил почти приветливо, а расчет поставок вообще воспринял, как ребенок велосипед, обещанный к каникулам, а подаренный на майские. Таким обрадованным Даша его сроду не видела. Но лишь когда Кузнецов, восторженно отпыхтевшись от первой читки, принялся листать чистовик по второму кругу, приговаривая про приятные сюрпризы в царстве вечной жопы, Даша сообразила:
– Галиакбар Амирович не предупредил, что ли, о проекте? А я думала, что надо уже сегодня на экспертизу в Интранс и в Москву закидывать, гнала поэтому...
– Не предупредил вообще ни о чем, – с досадой сказал Кузнецов. – Записку вон в приемной обещал – и где она?
Даша обомлела.
– Ладно, хоть доклад закончил и, ладно, хоть я пароль знаю – а то бы вообще, как юный хакер в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно. Весь день как слепой на ипподроме, кругом гам, зовут, дергают, всем колхозом набегают, что-то делать немедленно надо, и мне еще в Москву ехать, а я ни фига вообще не понимаю, – с болезненным удовольствием закончил Сергей Владимирович.
– Так он не позвонил даже?
– Ну вот не позвонил. Руки, блин, не дошли, видимо.
– А сами?
– В смысле?
– Ну, может, вам самому позвонить надо было?
– Ну, Даш. Что я ему скажу: Алик, поздравляю соврамши? Напоминаю, что должен? Он же не маленький. Сам позвонит. В себя придет – и по-любому. Да он вообще разъездной аппарат и браслет в кабинете оставил. Ховается, партизан. Да ладно, вроде все, выкарабкались сегодня, я даже Нину уже прогнал, так что до завтра покамест живем. Да и дергать его сейчас – ну, не по-людски вообще. Он, поди, спит, как байбак, после всего этого.
– Чего – этого? – спросила Даша, чувствуя, что неотвратимо краснеет.
– Ну, вчера ему худо совсем было – ты не видела, что ли?
Даша повела плечом.
– Ну, короче, прости, что я тебе тут гружу, – все нормально, не всем дано поспать в раю, но кое-что мы здесь успеем натворить. Мощно поработала, на годы, честно. Родина не забудет.
– Служу Советскому Союзу, – серьезно сказала Дата, улыбнулась в ответ еще на какую-то шутку и на негнущихся ногах вышла в приемную.
Постояла немножко, опершись на уставленный телефонами и коммуникаторами стол Нины Ивановны, осторожно села в ее кресло, воровато оглянулась, сняла серую трубку и набрала мобильный Камалова. Трубка, пошелестев, сказала, что абонент недоступен, и предложила оставить сообщение. Даша положила трубку на место и поехала домой.
Каким-то чудом «двойка» привезла ее не на Мира, а на Весеннюю, к дому Алика. Улицу, в соответствие с названием, планировалось застроить весной, а пока – по странной традиции зачинать и бросать – вдоль разрубавшей сугробы трехсотметровой щели расположились несколько съеженных под снежными капюшонами сосен и дом Камаловых.
Даша некоторое время рассматривала черные окна и безнадежно белые окрестности, освещенные только ее фарами да слабым отсветом от фонарей на Томском тракте.
Потом решительно вышла из машины, подавила кнопку у калитки, обнаружила, что она не заперта даже на крючок. Доскрипела до двери, позвонила, потом постучала, потом обошла дом, пытаясь высмотреть что-нибудь в колодцах окон, замерзшая и обозленная вернулась в машину и поехала домой.
И опять «двойка» привезла ее мимо проспекта Мира на Таежную, где работала «Чайка», одно из двух полуночных заведений Союза. Полуночных – потому что закрывалось строго в полночь и чтобы никаких (для ночной смены действовала полуденная «Лира»). Глодало Дашу крепкое подозрение, что, пока они все тут переживают и даже на ушах стоят, их разлюбезный мусульманин сидит, блин, в кабаке и недозволенные напитки в недозволенных количествах кушает, что твой Омар Хайям.
В «Чайке» Камалова не было. Вообще сегодня.
И в «Юности», втором полуночнике, тоже не было.
Решил, поди, что с глаз долой – из сердца вон. Имеет право. Да только в Союзе особо-то с глаз не спустишься, во всяком случае с некоторых, в том числе Дашкиных. Пока ДКС не достроили, после девяти вечера выбора особого нет: ночная смена, кабак или гостевание у друзей либо, скажем, у любовницы. Еще можно дома сидеть – например, с выключенным светом и даже, может быть, на унитазе, эдаким трусишкой зайкой сереньким. А больше негде – не под елочкой же.
В любовницу Даша не верила. Если у Камалова была любовница, он, с учетом ночного шоу, заслуживал одновременного выдвижения на «Оскар» и Дарвиновскую премию. Нет-нет, невозможно. Вообще, так думать – совсем себя не уважать.
