Левая за висок прошла. Не подыграл. Ладно, хоть вскользь. Вот же урод. Ну на тебе тогда ответку. А, уходим? А мы приходим. Темп. Ити-ни, ити-ни-сан, ити-нисан, и локтем с разворота. О, пробил. Теперь в корпус, темп, темп, только прямыми – и за локтями следить, опять левая пошла, – а вот тебе жесткий блок, у вас в боксе такого нет. Скривился, наверное, не до любований, еще в корпус, двойка, перевод в голову. А теперь я тебя завалю. Ух-х-х.
Я задохнулся, ослеп и оглох, на автомате отшагнул назад в глухой защите, лихорадочно пытаясь сообразить, что случилось – нокаут, разрыв шейных позвонков или я ухнул в древнюю берлогу, провалился и лечу навстречу старым костям, вбитым кольям, голодным медвежатам и кроликам в жилетках с часами.
Способность к дыханию вернулась вместе со слухом, немедленно травмировавшим мозг запредельной какой-то трелью. Я не успел еще разжать кулаки и смахнуть остатки воды с волос и бровей, а уже сообразил, что это ненаглядная супруга решила почему-то, что супруг загнался всерьез, и поскакала разнимать классическим способом из юмористических стишков. Обдала водой из ведерка, в котором стояли бутылки – на мое счастье, сильно раньше стояли, – а теперь еще и в ухо свистнула. Что особенно обидно – метод оказался действенным. Стою весь стылый и обтекаю. Räxmät, xatınım.
[6]
Убью все-таки когда-нибудь, наверное.
Отдельный позор, что я ее не заметил, с ведром-то. Бай-е-ец.
Ладно, постараемся спасти ошметки лица. Я засмеялся и спросил:
– Главное – за что?
– С праздником! – рявкнула Элька, бросилась мне на шею и для убедительности поджала ноги.
Я крякнул, выпрямился и принялся сквозь душистые летящие пряди рассматривать поле боя. Зрелище было страшным. Вокруг разоренного стола бегала толпа мокрых людей, часть которых размахивала бутылками с водой что твой жонглер. Все натыкались друг на друга, обливали чем попало, спотыкались о валявшиеся в невероятном количестве пластмассовые ведра и истерично хохотали. Я поискал глазами Кузнецова, опознал не сразу, зато сразу успокоился. Он сидел на травке в позе утомленного жнеца, уронив кулачки на колени, и узнать Серегу можно было только по кулачкам да по штанам, потому что рубашка была мокрой насквозь, а голову заменяло двенадцатилитровое зеленое ведро. По ведру несильно постукивала пританцовывавшая вокруг мужа Танька. Это я, получается, сладко отделался.
– Иван Купала, что ли? – спросил я для порядка и почти без натуги – привык, видать, к ноше.
– Ага, – сказала Элька, побалтывая ногами.
– Что-то опоздали вы зверски. И вообще – нас он как касается?
– Он покровитель союзных строителей, – заявила жена, приникла к мокрому уху и щекочуще прошептала: – И великих бойцов. Ты его убил без малого, Джет Ли психованный. Чуть детей сиротами не оставил.
– Нет у него детей, – буркнул я польщенно.
– Наших детей. Чем папаша тюремщик, так лучше никакого.
– Ай, отмазался бы. Несчастный случай на охоте, ЧМТ в результате неосторожной отлучки по нужде, все такое. Я ж юрист и блатной по самое это самое. И потом, товарищ жена, деликатно напоминаю: у нас тоже детей нет.
– Ну, это пока, – сказала Элька и осветила сияющими глазами мое тусклое глазное дно. Сияние проникло.
Я аккуратно подхватил Эльку под согнутые коленки, поднял и спросил:
– А когда?
– Что – когда?
– Xatın, sineñ aqtıq sekundanıñ citte. Tiz äyt.
[7]
– Ой, испугал. В апреле. Ну, или чуть раньше – это уж как кормить будешь. Ой, пусти, маньяк носатый! Пусти, говорю!
Фиг я ее отпустил.
5
Советский дух
И воля – крепче стали.
За край родной
Готовы жизнь отдать.
Сергей Алымов
– Игорь, я, в принципе, все понял. И не скажу, чтобы ситуация мне очень нравилась. Но ты все правильно сделал.
– Не знаю, Максим Александрович.
– Все правильно. Было пожелание до старта тихо сидеть, а официальное разбирательство никак в такое пожелание не укладывается, я думаю. Ты вот что скажи: Алик знает вообще, чем все кончилось?
– Нет, он даже про начало не знает. То есть там Эля сразу, вцепилась в него, порез увидела...
– Какой порез?
– Я ж говорю, тот рубашку разрезал, ну, на коже царапина – Алик успел увернуться, слава богу, а то бы под сердце прямо.
– Кошмар. Как такие красавцы вообще отбор прошли-то?
– Да самотеком. Они же местные, один из Томска другой – Кырск, если это правда, конечно. Но заявки там подали. А у нас же установка – ближние регионы в первую очередь, особенно депрессивные районы. В Томской таких населенных пунктов, которые официально депрессивные, вообще полно, в крае – ну, сами знаете. Вот и проскочили. Крепкие ребята, специальность подходит, на собеседовании не пальцевались – ну вот.
– Хлипкие что-то, а не крепкие.
– Крепкие.
– Второй – не спорю, против пули крепких нет. Но Алик-то – он ведь не Тайсон вроде.
– Ну, во-первых, Тайсон. Я немножко увидел – это, Максим Александрович, кино просто, как он вертушку кинул. А во-вторых, затылок даже у носорогов мягкий, говорят. Основание черепа. Хрустнуло только.
– И ты говоришь, что он не заметил.
– Так он, во-первых, сам сперва упал, во-вторых, на нас отвлекся – мы как раз Нагатина крутили. Ну и Эльмира, говорю же, там плакать начала, уводить его, он только спросить успел, так ли нужен, – я быстренько сказал: нет-нет, сами справимся. А потом, тоже говорил, собрались, поехали, приехали. Вот.
– Да. Урок всем нам. Тебе в первую очередь.
– Уж такой урок...
– Игорь, еще раз: ты все правильно сделал. Если не считать, что второго толком не раскрутил и развязал слишком рано. Да и зачем поехал-то сразу? Нельзя было интимно запереться и побеседовать, чтобы выговорился человек?
– Максим Александрович, наверное, можно было. Но я ж не гестапо. Я бы и не смог – и потом, ну, в шоке был. И до сих пор, честно говоря... Уехать побыстрее хотелось. Думал, по пути разговорю, если силы будут. А почему развязал – Нагатин ведь совсем тихий был, ну как тихий – грустный, глаза мокрые. Но без агрессии вообще. А нам ехать три часа. Вот я и решил – думаю, на доверии большее расскажет. Да он меня бы и со связанными руками... Понимаете, они оба явно умеют людей убивать. Умели. А я не умею. Вернее...
