* * *
Больше всего Сотников боялся, что вдохновение вновь отвернется от него, как отвернулось оно в сорок первом, но сейчас все прошло без сучка без задоринки, и снова чей-то неслышный голос шептал в ухо измученному человеку слова, которыми тот покрывал бумагу, не тратя времени ни на сон, ни на еду. И когда новая «экономка» забеспокоилась, что ее «хозяин» (или пленник) не выходит из комнаты вторые сутки, – новый финал рукописи был готов.
И потекли дни тоскливого ожидания: когда божок поймет, что его обманули. И уж тогда надеяться на пощаду не стоило…
Но месяц сменялся месяцем, а кара запаздывала. Хозяин не забывал своего раба: то экранизировали его очередной роман, причем целых два режиссера, мнящих себя великими художниками, спорили за право это сделать, то в роскошном исполнении издавалось в очередной «стране народной демократии» книга, а то и собрание сочинений… То к очередной дате многочисленная коллекция орденов и медалей пополнялась новой высокой наградой… Венцом всего стало награждение в пятидесятом году звездой Героя Социалистического Труда.
Вождь был увлечен возней со своими новыми многочисленными питомцами, противостоянием с Западом, ядерной бомбой и баллистическими ракетами, делом врачей и новорожденным ближневосточным государством, населенным одним частично нашим народом, поэтому ему не было дела до того, что окружающая действительность несколько расходится с тем романом, что он прочел три десятка лет назад. И то ли он уже не помнил подробностей, ослепленный собственным величием, то ли начал впадать в маразм, то ли вновь положенное на бумагу откровение уже втянуло его в свой мистический круговорот, будто малую щепку, лишив свободы воли, но никаких действий с его стороны в свой адрес Георгий Владимирович не чувствовал…
Окончательно его страхи рухнули морозным утром пятого марта одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, в точном соответствии с новой «хроникой будущего», запрятанной подальше от греха и вездесущей Веры на полку с роскошно изданными трудами Хозяина.
Ирония судьбы или ее знак, но Сотников, впопыхах прятавший рукопись, не помнил, куда именно засунул листки. Когда же, вернувшись с похорон, затмивших пышностью все предыдущие псевдохристианские ритуалы, он отыскал их после получаса упорного труда, рукопись лежала между страницами «Очередных задач партии в национальном вопросе»
[24]
…
* * *
– Вы ни в чем не нуждаетесь, товарищ Сотников?
Пухлолицый лысоватый брюнет, негласный наследник того, великого Хозяина, нашедшего последнее пристанище бок о бок со своим предшественником в мавзолее, превращенном отныне в коммунальную квартиру, был сама предупредительность.
Конечно же Георгий Владимирович был лично знаком со всесильным, а теперь вовсе приобщенным к сонму небожителей Берией. И отлично знал, что тот был в курсе их с Хозяином тайны. Вот только насколько распространялось это знание? Видимо, все-таки не так далеко, иначе новый Вождь давно бы забеспокоился, что изложенное некогда на бумаге давно расходится с существующим в реальности. Но раз случилось так, что смерть сюзерена вознесла его на недосягаемую высоту, волноваться ему было не о чем. Ведь пусть и приобщенный к сонму, небожителем он все-таки не был, а посему не был всеведущ. А уж о том, что царствовать ему оставалось всего несколько месяцев, он и не подозревал.
– Ни в чем, товарищ Берия, спасибо.
– Иосиф Виссарионович вас очень ценил, товарищ Сотников, и теперь мы собираемся продолжить эту традицию. Вы о чем-нибудь пишете сейчас?
– Да, Лаврентий Павлович. Я собираюсь новой книгой продолжить дилогию «Огненные рубежи».
– За которую вы получили премию в сорок первом? – блеснул осведомленностью новый божок.
– Да, за первый том. Второй я завершил в сорок третьем.
– И не получили за него премию? – сверкнул стеклышками пенсне Берия. – Ай-ай! Непорядок. Мы это исправим. Заканчивайте поскорее свои «рубежи». К осени успеете?
– Успею, Лаврентий Павлович!
«Только ты эту книгу не увидишь, – злорадно подумал писатель, как мог верноподданнически глядя в выпуклые глазки правителя. – Не успеешь…»
– Мы будем ждать, товарищ Сотников…
* * *
«Берия, похоже, все-таки спохватился. Но спохватился он поздно. И был необычно нерешителен.
Молодой лейтенант МГБ с двумя конвоирами и понятыми явился по мою душу летним утром. Юный красавец-кавказец, вероятно, был изумлен тем, что „старая развалина“ (мне тогда „по паспорту“ шел сорок седьмой) не впала в истерику при виде незваных гостей. Но мне ли было волноваться? Да и не успел посланец Берии всерьез распотрошить мое барахло: раздался телефонный звонок, и эмгэбэшник, только что бывший хозяином положения, будто бы уменьшился в росте и исчез вместе со своей свитой. Было это двадцать шестого июня
[25]
… А уже десятого июля репродуктор объявил голосом Левитана, что Берия разоблачен и арестован как английский шпион и заклятый враг народа. В тот вечер я позволил себе чуть-чуть больше коньяка, чем позволял в последние годы. А одернуть меня было некому – экономка-надзирательница растворилась в воздухе сразу после памятного обыска.
Кстати, единственным, что тогда пропало, была моя исправленная рукопись. Как же звали того эмгэбэшника? Проклятая память… Кажется, Эфендиев. Или как-то так…»
Владислав опустил на одеяло рукопись, в которой недочитанными оставались всего две странички.
«Так вот откуда взялся этот самый Эфенди… Сюрприз на сюрпризе. Сначала Варвара, потом „Иосиф Виссарионович“… Кстати, отец же пишет, что Варвара исчезла. Ну-ка, ну-ка…»
Он вновь взял в руки листки и, нахмурившись, пробежал глазами по строчкам, отыскивая то место, на котором остановился.
«И началось…
Вожди, как мальчишки на крутящуюся карусель, пытались запрыгнуть на вершину власти и срывались один за другим, уступая место своим заклятым друзьям. Но теперь не я к ним, а они ко мне являлись на поклон, чтобы заверить в своей безграничной любви и уважении. Пристойности ради это, конечно, обставлялось как визит нового Отца Народа к страждущему Классику. И никто не смел усомниться, что это именно так, а не иначе.
А потом начался пресловутый „реабилитанс“. Из лагерей сначала тонкой струйкой, потом мощным потоком стали возвращаться вчерашние зеки. Естественно, несправедливо обвиненные, естественно, ищущие виноватых… Но были и те, кто просто был рад этому.
С твоей мамой меня познакомил один из моих старых друзей, я был одинок, она тоже, и я, наконец, нашел свою пристань. Когда она уже была беременна тобой, в один прекрасный день в нашу дверь кто-то позвонил.
