– Мадемуазель! – вскинулся Леплайсан, слух имевший почище кошачьего. – Я привык почтительно относиться к дамам, но…
– Успокойтесь, Людовик, – шикнул на него Жора. – Дама оговорилась.
– Но вам удалось разыскать кота? – Кошку, похоже, ничто остальное не занимало. – Он такой, как мы требовали? Он красив? Он умен? ГДЕ ОН?!!
Глаза жрицы горели таким пламенем, что Арталетов решил больше не испытывать страстную жен… кош… А какая, спрашивается, разница? Все особы слабого пола в данной ситуации одинаковы, и нет разницы – носят они кринолины, деловые костюмы или природную шерсть с начесом.
– Он… Он с нами, госпожа.
– Давайте же его сюда!!
– Охотно, но…
Кошка сузила глаза, и тон ее резко переменился. Теперь она мурлыкала:
– Я понимаю, что вы хотите соблюсти приличия… Хорошо, идемте.
Ворота отворились, и не чуть-чуть, как в прошлый раз. Обе створки разъехались в стороны, открывая светящееся призрачным голубоватым светом чрево храма и гостеприимно приглашая внутрь, на свадебный пир…
Или в ловушку.
* * *
– Я так и знал, что добром это не кончится, – горестно сетовал Леплайсан.
Он восседал на свернутом тюфяке, безуспешно пытаясь сложить воедино обломки своей великолепной шпаги, правда не шестнадцатого века, а восемнадцатого, из «закромов» Дорофеева, но не менее милой сердцу умелого фехтовальщика, чем та, старая, оставшаяся навсегда в чулане парижского прево.
Жаль только, что, претерпев определенную эволюцию в сторону совершенства, колющее оружие заметно потеряло в прочности и не смогло устоять против окованной бронзой шиповатой палицы храмового охранника. Вот теперь безутешный Людовик пытался сложить клинок, словно ребенок, в надежде на чудо приставляющий плюшевому медвежонку на место оторванную голову. По совести, так он являлся единственным путешественником, чье местонахождение можно было определить визуально. По светящимся огонькам глаз его зеленого спутника, как обычно восседающего на плече.
Остальные спасатели даже не успели обнажить свое оружие, как были скручены, разлучены со струхнувшим не на шутку Котом и водворены в некое помещение – не слишком тесное, но весьма темное и, скорее всего, расположенное гораздо ниже уровня земли. Да и воды, если судить по сочащимся влагой стенам.
То обстоятельство, что никаких повреждений нанесено не было, смертоносные штучки не изъяли и даже не обыскали, вселяло некоторую надежду на благополучный исход. Шуту вот даже, с любезностью, граничащей с издевательством, вернули утерянную половинку клинка.
Но и радоваться особенно было нечему.
Поначалу никто особенно не унывал: зачем, если вся группа могла в полном составе… ну, почти полном… «прыгнуть» назад в будущее и, записав боевую ничью, обдумать, не торопясь, каким образом можно склонить чашу весов на свою сторону. Но время шло, а прыжок, за который проголосовала вся экспедиция при одном воздержавшемся (этим воздержавшимся был отсутствующий Кот), задерживался. И Горенштейн, ответственный за его подготовку, судя по доносившимся из его угла звукам (весьма напоминавшим приглушенный мат), пребывал далеко в не самом лучшем расположении духа.
– Ой! – завизжала вдруг Жанна, мертвой хваткой вцепляясь в руку Арталетова. – У меня по ноге что-то ползет!
В трепетном свете зажигалки выяснилось, что на полу, в воде, копошатся мириады отвратительного вида сороконожек, мокриц и прочей мелкой нечисти, просто обожающей такие места, как этот подвал.
Правда, некоторых, как, например, членистого монстра размером с пол-ладони, вольготно разместившегося на Жанниной щиколотке, к разряду мелких отнести было трудно. Белесая плоская тварь, очевидно, не обладала слухом, так как иначе чувствовала бы себя не так комфортно под акустической атакой со стороны неудачно выбранного «пляжа».
– Жорж! Убери с меня этого… эту… это!! – верещала девушка, не решаясь даже топнуть ногой, чтобы стряхнуть «курортника», не то что прикоснуться к нему хоть пальцем. – Убей его!!!
Не боящаяся никого и ничего подруга, как выяснилось, подобно всем женщинам на свете, до смерти пугалась всяких «букашек-таракашек»…
– В чем дело, Дмитрий Михайлович? – поинтересовался наконец Георгий, осторожно сковырнув острием кинжала обиженно поджавшую лапки «таракашку» и, для верности, взяв любимую на руки. – Вы собираетесь отправлять нас обратно, или нам уже начинать привыкать к этой клоаке?
Конечно, милая ноша не тянет, и безумно приятно ощущать у себя на груди нежно прильнувшее девичье тело с бешено колотящимся сердечком, но сколько можно стоять вот так – с девушкой на руках?
– Можете волноваться, – огрызнулся ученый. – Мой прибор не функционирует.
– И этот? А вы не переборщили с китайскими микросхемами, дорогой профессор? Возьмите мой, проверьте.
Увы, не подавали признаков жизни все четыре «хрономобиля»…
* * *
– А вы аккумуляторы давно меняли? – в сотый раз спрашивал Арталетов, прислонясь спиной к сочащемуся влагой камню, чтобы не рухнуть в отвратительное месиво, шуршащее, хлюпающее и попискивающее на полу. – Или батарейки какие-нибудь.
– Там нет батареек! – в двухсотый раз отвечал Дмитрий Михайлович, в отчаянии раскачивающийся, обхватив голову руками, над четырьмя неработающими «хрономобилями», разложенными рядком на какой-то чудом затесавшейся сюда доске. – Приборы даже не питаются от энергии главной машины, беспрерывно транслирующейся на них через время, как это можно подумать не будучи знакомым с принципом работы. Они вообще составляют с ней одно целое.
– Как это?
– Это сложно объяснить, – отмахнулся Горенштейн.
– Отчего же сложно? – невинно вставил Леплайсан, который наконец бросил попытки «реанимации» шпаги и теперь сооружал ее укороченный вариант, вставив в рукоять обломок клинка и расклинивая его всяким барахлом, найденным в карманах и подобранным на полу. – Голова и туловище, например. В голове мозги, глаза, уши и язык, но в туловище – сердце, желудок и все остальное. Когда моя голова на плечах, жизненные токи связывают сей наиважнейший предмет организма со всем остальным, и я вижу свет Божий, говорю с вами, вкушаю пищу, пью вино. Стоит же поместить между ней и телом непреодолимую преграду – то же лезвие меча, – и все. Жизненные токи изливаются впустую, я закрываю очи, белый свет уже не радует… Печальная аллегория, замечу.
– Да-да! Совершенно верно, – обрадовался ученый, получив поддержку оттуда, откуда ее совсем не ожидал. – Голова и тело! Отличный пример!
– А эти стены – топор палача, который отделяет голову, хрономобиль то есть, от тела – машины, – подвел итог Жора, легонько постучав для наглядности затылком о стену. – Вот связь и нарушена. Людовик, друг мой, может, вы все-таки уступите место даме?
– Охотно…
– Нет, не сходится. – Напряженно размышляющий над последней гипотезой Горенштейн, невидимый в темноте, похоже, покачал головой. – Опытный образец машины был смонтирован в подвале института, на десятиметровой глубине, но и тогда все перемещения проходили без сучка без задоринки. Да и сейчас машина стоит в кирпичном здании с бетонными перекрытиями…
