— Ты что?! — зашипел на Лекса. — Рехнулся?! Не пробуй даже! Это же кактусовка.
— От дури мозги усыхают, — заметил Артур. — Зубы выпадают. Я видел. Ты вид сделай, а пить — не пей.
— Я же не идиот, — обиделся курсант, — я все понял. Лучше за собой следите. Няньки нашлись.
— О! — Гус поднял перст. — Наша девочка обиделась!
Артур схватил Лекса за плечо — видно, решил, что тот рванется бить Гусу морду. Но Лекс только сплюнул под ноги. Он слышал в своей жизни много оскорблений и на «девочку» не стал реагировать.
Между тем местные заново наполнили кружки. Крепыш Тело взобрался на стол, сбив миску с чем-то невообразимо вонючим, поднял сосуд над головой и провозгласил:
— Чтобы тени пришли за нашими врагами! — И немедленно выпил.
На этот раз собравшиеся орали еще громче. Там, где туалет, уже дрались: кто-то, азартно хрюкая, месил ногами тело. Тело не сопротивлялось. Веселье набирало обороты, люди кричали вразнобой, смеялись взахлеб, рыдали, рвали волосы на себе и соседях, Борода закусил свою бороду и сосал ее, у стены ритмично постанывала баба; полуголый, невообразимо грязный мужик бился головой о стол, приговаривая:
— К теням! К теням! К теням!
— Что за тени? — удивился Лекс.
Артур пожал плечами. Гус толкался у столов, жрал так, будто предстоял голодный сезон. Искры костра летели в темное небо — на Полигон опустилась ночь. Недалеко, перекрывая шум пьянки, завыли панцирные волки. Лекс вспомнил, как сидел на карнизе, и поежился.
Попойка набирала обороты. Курсант огляделся: куда-то пропал Борода. Остальное «мясо» веселилось, а старосты след простыл. Пьянка стремительно катилась в массовую истерику, глаза людей остекленели, жесты стали дергаными и хаотичными. Лекс шкурой ощущал разлившееся в воздухе напряжение.
— Притворитесь, что пьяны. — Появившийся рядом Гус покачивался, косил на оба глаза, размахивал руками, но говорил четко, хоть и очень тихо. — Не стойте столбом. Ну-ка!
Одной рукой он обхватил Артура за талию, другой притянул к себе Лекса и принялся распевать во всю глотку унылую песню диких:
По полю танкеры катились,
Омега шла в последний бой,
А молодого небохода
Несли с пробитой головой.
В сезон дождей заплачет небо,
Прольет слезу на патронташ,
И три разбитых авиетки
Украсят утренний пейзаж.
На Гуса покосились, но песню никто не подхватил: на Полигоне не поют про небоходов. На Полигоне поют про «мясо». Гус отпустил молодых людей и, нетвердо ступая, поплелся к кружку певцов. Лекс старался не вслушиваться в тоскливый вой местных, оплакивающих свою судьбу. По совету Гуса он дергался, хватался за голову, делал вид, что отхлебывает из кружки. Артур пошел дальше: заполз под стол и улегся спать.
Время шло. Лекс уже потерял ему счет. Ноги подгибались, мысли в голове перепутались, он жутко устал. Представил, как останется среди «мяса» и через сезон, а то и раньше, тоже начнет жрать кактусовку, лишь бы забыть о прошлом и не бояться будущего, будет тискать баб на виду у всего поселка, зубы почернеют, волосы отрастут и спутаются, он забудет, что такое мыло, тело станет непослушным, мышцы потеряют эластичность… Лекс словно увидел себя со стороны — беззубого молодого старика со взглядом вареного ползуна, трясущегося, жалкого… Испугался, вздрогнул и обнаружил, что сидит прямо на земле возле лужицы блевотины и собирается заснуть. Еще немного, и кто-нибудь по нему пройдется.
Вокруг стало тише. Со всех сторон доносился оглушительный храп. Возле догорающего костра дрых Гус, свернувшись калачиком. Из-под стола торчали ноги Артура. Девочка, которую Лекс видел в доме Бороды, воровато озираясь, подбирала объедки. М-да. Хорошо же староста заботится о своих людях.
Курсант не спешил подниматься. Пусть думают, что он тоже спит.
В крепости что-то происходило. Царило неявное, скрытое от чужих глаз оживление. Лекс нащупал нож, отщелкнул от браслета — удобная рукоять легла в ладонь. А что это там такое у стены? Недокормленная девочка метнулась к дому. У стены спорили — трое сбились в кучу, ссутулились, обняли друг друга за плечи. Сначала они спорили почти беззвучно, потом — все громче.
— Пацан дело говорил! Валить надо! На эту… как ее… не стра… не сратигическую высоту!
— Здесь сте-ны! Сте-ны! — втолковывал второй. — А там — нет! Голый камень. Некроз. Что жрать будем? Тебя?
— Цыц! Много тебе будет проку от жратвы? Дохлому-то?
— А ты думаешь, Борода отпустит? Не! Мозги свои рыбьи напряги!
— Ты кого рыбой назвал?
Лекс глянул на Гуса: спина напряжена, мужик давно проснулся и прислушивается. И Артур проснулся, но пока сидит под столом, не высовывается. И вдруг сзади раздался выстрел. Лекс упал вперед, перекатился, краем глаза заметил, как метнулся под стол Гус.
На миг воцарилась тишина.
А потом все пришли в движение одновременно: повыскакивали из домов мужики, кто одетый, а кто и нагишом, заорали, заметались бабы, началась пальба. Борода крикнул:
— Гра-а-абят! Это все они! Гус и его выкормыши!
К оружию!
Гус витиевато выругался. Лекс выщелкнул клинок и приготовился к бою. Прятаться под столом бесполезно, надо уходить, пока дикие не продрали глаза. Артур выкатился из-под стола, встал на колено, выхватил «хауду» и выстрелил, почти не целясь. Размахивая руками, Борода захрипел и повалился на спину. Лекс охнул: ну и дурак Артур, ну идиот наивный! Пьяную толпу не остановишь убийством вожака, они сейчас поймут, кто пришил старосту, и растерзают пришлых.
— Мутафага тебе в жопу и холмовейник навстречу! — заорал Гус. — Уходим, ползуновье отродье!
Лекс кинулся к Артуру, который четко, как на учебке, продолжал отстреливать жителей крепости, схватил героя за шиворот и резко дернул. Упали оба, и вовремя: местные сориентировались, в землю ударило сразу три пули.
— К воротам! — прорычал Лекс на ухо Артуру.
Прижимая к груди бесполезный пистолет-пулемет, Гус уже спешил туда — по стеночке, боком, неприметно так.
Лекс проследил за ним и решил отвлечь местных. «Что же, — подумал мельком, — значит, будем убивать. Давно пора начать. А то меня убьют». Он прыгнул. Артур за его спиной, как Лекс надеялся, отползал к выходу. А Гус уже должен был открывать ворота.
С земли курсант подобрал обломок стального прута пальца в три толщиной и в руку длиной. Левой он сжимал нож, правой — прут. Улыбнулся толпе. Сколько их тут? Все с огнестрелом, но пьяные, еле на ногах стоят. Они никудышные бойцы, ничего толком не умеют.
Лекс врубился в толпу. Правосторонняя стойка — прутом по рожам, по рукам; левосторонняя — режущий удар ножом. Теперь оттолкнуть корчащихся диких, и снова шаг вперед. Так… ноги чуть согнуть, ударить ближайшего врага прутом по голени — на-ка, получи-ка! Противник взвыл, выронил обрез, свалился на землю и принялся кататься, сбивая пошатывающихся односельчан. Лекс развернулся и полоснул ножом попавшегося под руку растяпу. Брызнула кровь, в темноте она казалась черной.
