Из семи пассажиров на ногах держалась лишь парочка телохранителей. Остальные, не исключая «возничего», неустанно продолжавшего подавать звуковые сигналы, что называется, лыка не вязали. Пьяные солдаты посыпались на платформу; кто-то тут же завалился на спину, со всей молодецкой дури приложившись головой, кто-то, не в силах удерживать вертикальное положение, уселся прямо на гранитный пол. Тоненькую фигурку Ирины Лыков разглядел издалека не сразу: дочка самостоятельно сойти на платформу не могла, и охранники, те, что еще подавали признаки жизни, взяв ее под руки, осторожно выводили наружу. Сам же Сомов, — оказалось, что он и был невменяемым возничим, — выходить категорически отказывался. Он то и дело отрубался на своем «предводительском» месте, заваливаясь на бок, отчего просыпался и, с неизменным криком «Стакан мне, быстро!», вновь забывался скоротечным сном.
— Свинья!
Нелицеприятный эпитет предназначался Федору. Пьяной же в дрова Ирине полагался ремень. В лучшие времена Анатолий точно бы всыпал ей по первое число; жаль, сейчас это не получится, выросла дочка. Полнейшей шлюхой и дрянью выросла!
От нечаянной злости Лыков заскрипел зубами. «Идиоты! Мало того что светятся на вражеской территории, так еще и позорят — не себя, с ними как раз все понятно, — ВСЕХ БОЛЬШЕВИКОВ!» В особенное бешенство приводил факт наглого транжирства народных денег!
Анатолий совершенно забыл, что разудалая парочка находилась на Ганзе под чужими именами, следовательно, позорить могла в лучшем случае Рейх да Краснопресненскую. И вообще, в прежнее время Лыков не замечал за собой столь болезненной реакции на пьяные выходки однопартийцев. Но сейчас бывший глава севера Красной ветки злился, и злился отчаянно, не думая больше ни о чем.
Чуть позже, когда эмоции немного улеглись и вернулась привычная трезвость мысли, Лыков, с присущей ему тщательностью и вниманием к деталям, оценил возможность покончить с Сомовым здесь и сейчас, пока враг пребывает в жалком, если не сказать скотском, состоянии. Взять и пристрелить ненавистного мерзавца. Пустить пулю в «башню», избавляя Сталинскую, а заодно и весь север ветки от властолюбивого гнуса. По всему выходило, что определенные шансы на дерзкую авантюру имелись, причем довольно неплохие: телохранители, на руках которых висела Ирина, явно не могли уследить за многолюдной платформой и той толпой, что собралась поглазеть на дебоширов. Половина дела, связанная непосредственно с ликвидацией, была, можно сказать, обречена на успех. А вот со второй частью, то есть с безнаказанным исчезновением, возникали проблемы. Стрелковыми талантами Лыков никогда не славился, да и крошечный его пистолетик, предназначенный, прежде всего, для скрытого ношения, на длинные дистанции рассчитан не был. Значит, стрелять придется с близкого расстояния… В этом-то вся и беда. Охранники, в какой бы кондиции они не находились, ответный удар нанести успеют. И от заманчивого на первый взгляд плана пришлось отказаться. Подставлять под пули собственную шкуру высокопоставленному коммунисту в отставке еще ни разу не приходилось, и эту славную традицию он на старости лет менять не собирался. Найти бы фанатика, подобного Прокопу, да где ж такого по-быстрому сыщешь?
Неудача расстроила Анатолия: судьба вроде благоволила ему, подкидывая на стол козырные карты, а только распорядиться ими все не получалось. Хватку, что ли, растерял? Да нет, ерунда! Выбирались же из передряг и похлеще этой. Хорошие шансы жаль упускать, вот что плохо. Фортуна — девка капризная, за мотовство может и отомстить…
Вместо привычных активных действий пришлось залечь на дно, что в переводе с дипломатического на русский означало вновь вырядиться бомжом и неустанно шпионить за перемещениями сомовской бригады. Перемещения эти, к счастью, не отличались разнообразием маршрутов. Буйная шобла завалилась все в те же вип-хоромы и, выставив единственного «охранителя пьяного спокойствия», на долгие часы затихла в алкогольном бреду.
На своем наблюдательном посту Лыков и встретил Кирилла, вернувшегося из непродолжительного вояжа. Выглядел Зорин как пионер — усталым, но довольным.
«Чему радуешься, дурачок? Смерть же свою несешь. Глядишь, без яда на кулачках помахались бы, да разошлись. Сомов — на Красную ветку, ты — на полгода в госпиталь, но все лучше, чем на кладбище. — Анатолий с раздражением отметил, что жалеет молодого идиота. — С чего бы это? Вдруг, и правда, расклеился к старости?.. Глупости! До Альцгеймера еще дожить надо!»
— Анатолий Тимофеевич, за кем это вы шпионите? — Кирилл и не подумал тратить время на приветствия, только ухмыльнулся криво.
— А ты как думаешь? — Лыков не сдержался от ответной подколки. — Пока ты по другим станциям прохлаждаешься, у нас здесь Сомовы обосновались.
Анатолий обругал себя за невольно сорвавшихся с языка «Сомовых» — даже на словах стоило дистанцировать Ирину от Федора. По крайней мере, в глазах Зорина. «Черт побери, точно сдаю! Устал от жизни этой собачьей: ни помыться по-человечески, ни пожрать нормально. Даже бабу ладную не приголубить — какие уж тут женщины для безденежного бродяги?..»
— Анатолий Тимофеич, что с вами? — Кирилл искренне подивился застывшему на несколько секунд собеседнику. Вроде бы раньше подобной задумчивости за стариком не водилось.
— А? Что? — Лыков не сразу вернулся к реальности. — Ничего… ничего… Хотя ты знаешь, Кирюша, вообще-то не такое оно и «ничего». — Анатолий посмотрел на Зорина с непонятной грустью, тяжело вздохнул и негромко продолжил: — В последнее время я постоянно вспоминаю прошлое. Счастливые дни, когда был жив Петя, любимая Сталинская казалась незыблемой, а самым страшным врагом после Ганзы значился по-своему порядочный человек. Твоего отца имею в виду. Он боролся с авторитарным Лыковым, Лыков — с фанатичным Зориным, и все были довольны. Сейчас я вижу, что нам незачем было убивать друг друга: высокая политика, конечно, требует жертв, но не таких. Проигравшему полагалось уйти на почетную пенсию, а победителю — либо сохранить и укрепить свою власть, в моем случае, либо значительно расширить имеющуюся, это уже про Зорина-старшего. И незачем было устраивать дуэли смертоубийственные, хоронить детей и отцов… Кирилл, я не могу простить себе, что допустил ту несчастную дуэль, позволил сыну… — голос Анатолия дрогнул, и он замолчал.
— Хотите отговорить меня от боя?
Лыков пожал плечами:
— Та дуэль стала фатальной. И для победителя, и для побежденного. Я, как ты знаешь, попытался доставить сына на Ганзу, только там его могли спасти, но было поздно… В результате я изгнан и похоронил Петю. Триумфатор Зорин тоже мертв, а его сын Кирилл… Впрочем, кому, как не, тебе быть в курсе, что случилось с его сыном. А плодами войны Лыкова с Зориным воспользовался Сомов. Он один собрал все трофеи: власть, богатство и даже дочкой сверженного диктатора разжился. Не за это мы с твоим батей бились. Не за это. Отговаривать тебя от боя в десятый раз не собираюсь, мою точку зрения ты и так прекрасно знаешь — это будет не бой, а бойня. На этот раз могучий Голиаф растопчет малыша Давида.
— Не понял, вы про кого?
Анатолий лишь в раздражении отмахнулся:
