Перед тем как выйти в свет, Анатолий привел свою внешность в надлежащий, вернее ненадлежащий вид.
«Вот же, черт, чем приходится заниматься… — думал он с грустью, совершая ставшие уже обыденными жесты. — Макияж начинает входить в привычку. А не пропал ли во мне даровитый актер или художник? — А когда натянул на себя драную одежду, горестно добавил: — И шоу с переодеваниями тоже освоил… Хоть сейчас в „Мулен Руж“!»
Оценив получившееся убожество с помощью небольшого зеркала, Лыков презрительно сплюнул на пол и решительно двинулся на платформу.
Обычно многолюдная и шумная, Таганская еще спала после вчерашних возлияний; лишь пара караульных уныло слонялась между палаток, не очень тщательно изображая, что охраняют покой храпящих граждан. Попадаться на глаза скучающим, откровенно клюющим носом стражам правопорядка никакого резона не было. Анатолий дождался, пока «сомнамбулы» пройдут мимо, и, прошмыгнув за их спинами, отправился к южному краю станции, где отдыхали после ночного загула дорогие гости.
Перед так называемыми вип-хоромами в гордом одиночестве дежурил телохранитель. По инструкции полагалось заступать на пост по двое, однако, похоже, расслабившийся накануне Сомов дал отдохнуть и своей свите.
«Вольготно чувствуешь себя на Таганке? — Лыков усмехнулся в старательно перепачканную бороду. — Настоящий коммунист никогда не теряет бдительности, запомни это, Федор Иваныч!»
Анатолий прикинул, какие дивиденды может извлечь из этого нарушения. В отличие от станционных «полуобмороков», с трудом переставляющих ноги, охранник Сомова выглядел до отвращения бодро и сосредоточенно. Но будь у Лыкова напарник, отвлечь телохранителя не составило бы особых проблем.
«Кирюшка, Кирюшка! Сейчас бы ты мне совсем не помешал…»
Но что толку сокрушаться? Приходилось исходить из численного равенства тех, кто «внутрь не пущает», и тех, кому «попасть внутрь жизненно необходимо».
У Анатолия было единственное преимущество перед охранником: отчаянное желание проникнуть в царственные опочивальни, где безмятежно дремлет его ненаглядная сучка-дочь, не признающая собственного отца. А отчаянные желания, как он понимал, всегда перевешивают чувство долга: Лыков борется за выживание, солдафон же просто несет службу — нудную и беспросветную. Так кто должен победить?
Только вот очевидный ответ на простой вопрос никак не желал воплощаться в жизнь. Даже плана не было. Анатолий собирался весь день следовать по пятам за Ириной, выжидая удобного момента, чтобы привлечь ее внимание. Но не воспользоваться халатностью врага, сократившего караул вдвое, — преступление перед здравым смыслом. Такие шансы Лыков транжирить не привык.
«Думай, голова, думай!» — бормотал он. Голова послушно думала, отметая дикие, изначально провальные варианты: подкуп, убийство, отравленный дротик, эфир и прочая тупая безнадега.
Анатолий чуть не подпрыгнул до потолка, увидев выходящую из хором, заспанную и помятую Ирину.
«Умница, дочка! Что ж, физиология играет на моей стороне…»
Караульный что-то сказал хозяйке. Предлагал проводить до отхожего места? Это вряд ли, покинуть пост — последнее дело. За такое Сомов может и к стенке поставить…
Ирина, судя по всему, так и не приходя в сознание, отмахнулась от солдата, как от надоедливой мухи, и неровной походкой направилась к заветной кабинке безо всякого сопровождения.
«Буржуи буржуями, а удобства во дворе!» — Лыков с нескрываемым удовольствием процитировал злорадную присказку всех люмпенов. Голодранцы в кои-то веки были правы — ни один нормальный хозяин не поставит вонючий нужник в жилом помещении. Таковы весьма дискомфортные реалии новой подземной жизни.
Туалет находился с задней стороны вип-пристанища и со стороны бдительного охранника не просматривался, чем Анатолий немедленно и воспользовался. Пригибаясь, он короткими перебежками быстро обогнул «хоромы» и вышел прямо к зловонной цели. Тонкие пластиковые стены кабинки не ведали о звукоизоляции, и потому отец мгновенно оказался в курсе дочкиных проблем: перебравшую накануне кровиночку нещадно полоскало.
«Ну вот, иногда бухать полезно», — прыснул Лыков, уже не скрывая своего присутствия.
— Идите на хрен! Занято! — утробный голос с той стороны двери мало походил на дочкин, но, учитывая обстоятельства…
— Здравствуй, родная. Это твой любимый папа решил навестить блудную дочу.
— Что… что вам надо? Что вы вообще тут делаете? — радости от нее Анатолий и не ждал, самообман практикуют только юнцы типа младшего Зорина, но грубый тон все равно неприятно резанул по ушам.
— Да вот, принес тебе весть. Благую, наверное. Хотя это с какой стороны посмотреть… Для Сомова — новости поганей некуда. А вот тебе, милая, самое время выбрать правильную сторону.
— Папа, идите к чертям, пожалуйста! Мне и без вас тошно!
— Я слышу. Это ничего, блюй на здоровье, — Лыков засмеялся, так как плачевное состояние Ирины никакой жалости в нем не вызывало.
Переждав очередной приступ, он сказал уже без всякого смеха, властным, командным голосом, не терпящим возражений:
— Нам нужно поговорить. Срочно. Найди двадцать минут. Да смотри, не вздумай охрану с собой притащить. Одна приходи.
Он ждал возражений, вопросов, но блудная дочь спросила только одно:
— Куда?
* * *
Анатолий Лыков проводил дочку взглядом. Она вошла в огромную палатку с корявой надписью «Нумера» над входом. Название злачного места говорило само за себя: влюбленные, жаждущие уединения парочки ненадолго снимали здесь куцые квадратные метры, достаточные для нехитрых телесных радостей.
Убедившись, что за Ириной никто не идет и не присматривает издалека, Лыков вошел следом. На этот раз скупиться на апартаменты он не стал — переплатил втрое, зато получил относительно просторное помещение с деревянными перегородками. Другие посетители довольствовались весьма условными «стеночками» из брезента.
— Привет, папа, — несмотря на обеденное время, Ирина до сих пор выглядела неважно. Не впрок пошел ей таганский самогон…
Себя же Анатолий заблаговременно привел в порядок: появляться перед дочерью в наряде бомжа никакого смысла не имело, даже могло помешать предстоящему разговору.
— Сказал бы, что рад тебя видеть в добром здравии, но издеваться не хочу, — Анатолий криво улыбнулся. — Худо тебе, девица, худо тебе, красная?
— Отец, оставьте свои шуточки! Я еле вырвалась…
— Хорошо, обойдемся без предисловий, — Лыков вытащил из-за пазухи конверт и протянул ей. — Читай.
Ирина долго не могла вытащить письмо из конверта, так тряслись руки. Отец со вздохом пришел ей на помощь и наконец извлек сложенный вчетверо лист.
— Что ж ты с муженьком своим так свинячишь? Смотреть противно.
— Противно — не смотрите! — дочь огрызнулась, а потом придвинула письмо поближе к глазам.
