Дело ясное, опять обидели тюленя! Тут же выясняется, кто и как. Это и вправду обидно, и даже очень. Мадам Сенаторша вкупе со своим ясновельможным супругом и августейшим Гнусом обсуждали очередной аморальный выверт Луки. Оказывается, наш тюлень, потеряв не только моральный, но и всякий прочий облик, не дожидаясь даже своего переезда в Южно-Сахалинск, уже третью ночь ночует у Светы на Древней. И не стесняется, развратник!
…Бросил жену, бросил детей, бросил семью, бросил Родину. Анафема, свечу вниз, из церкви вон…
Лука не просто зол до чертиков, он еще и напуган. Шутки шутками, но эта компания хорошо знакома с его уважаемой супругой, а мадам Гусеница уже не первый год подозрительно косится на вояжи Луки в Хергород.
Сейчас тюленя успокаивать бессмысленно. Пусть развеется! А потом можно и обсудить, кому это Лука здесь мешает — самому ли Гнусу, Сенаторше или кому-нибудь попроще. В коллективное помешательство я не верю — даже в Хергороде. Кое-кто еще год назад обещал выжить тюленя из экспедиции. Как выяснилось, это не так сложно.
…Но все-таки странная мысль вновь и вновь приходит на ум. Херсонес сам решает, кого пускать, кого нет. Чем-то наш тюлень пришелся не ко двору этим древним развалинам. Не тем ли, что отказался взять кирку? Мертвый город ревнив…
Прощаемся с Буратиной. Он в кратких, но сильных выражениях доносит до нас все, что думает о Херсонесе, его нравах, его женщинах — и о нас в особенности. Фраза о ноге, которая больше не ступит, не произносится, но, само собой, подразумевается. Извини, Буратино, деревянненький ты наш, жаль, что так вышло. Не сошлись вы с Херсонесом! То ли ты его не понял, то ли он тебя…
…Катись, бревно, плыви, бревно, уносись, бревно, по морю Черному, по морю Белому, подальше, подальше, подальше…
Обнимаемся с Маздоном. Наш фотограф долго перечисляет свои болячки, козни проклятых коммунистов и лавочников, а также всю степень неуважения, проявленную к нему в этом сезоне. Фраза по поводу ноги воспроизводится в полный голос, но в данном случае она носит ритуальный характер, ибо звучит каждый год. Столь же ритуально звучат персональные проклятия в наш с Борисом адрес с поминанием тушенки, сгущенки, комнаты с кондиционером. Ведьмы Манон и похода на Мангуп, куда Маздона не взяли.
Ко всему этому добавляется, что он ждет нас послезавтра после трех в лаборатории, что чай (само собой, с мятой) будет заварен, а фотографии напечатаны. Ежели, конечно, за время его отсутствия проклятые коммунисты не похитили запасы фиксажа.
Будь здоров, Маздон!
…Коммунисты пр-р-р-роклятые!!!
Ну вот, Борис, одни мы, считай, остались… Нет, Лука, конечно, не уедет, у меня такое чувство, что его совсем не тянет домой. Конечно, Гусеница — дама розная, но что-то мне шепчет…
…Не сдавайся, Лука, не сдавайся, тюлень, покажи м всем, натяни им нос, сверни им кукиш. Гусары не сдаются..
Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С. 28.
…Нашествие утигуров означало не только конец тысячелетнего Боспора. Это был конец прежнего мира, традиций, образа жизни. Исчезли просуществовавшие многие века населенные пункты Южного Берега и предгорий, уцелевшее население бежало в горы, где началось создание средневековой крымской цивилизации — цивилизации укрепленных горных «кале» и «исаров». После гуннского вторжения навсегда исчезают скифы, тавро-скифы, большинство сарматских племен Крыма и основная часть греческого населения. Правда, средневековые авторы привычно находят в Крыму и «скифов», и «тав-ров», но это были лишь названия-призраки, обозначавшие coвсем другие племена и этносы.
Крымский Армагеддон окончательно завершил античную эпоху в Причерноморье. Наступил новый, страшноватый и непривычный для уцелевших мир. Гунны осваивали Крым и причерноморские степи, соседствуя с закрепившимися в Приазовье и Крымских предгорьях готами, а обезлюдевшие просторы запада и юго-запада будущей Украины быстро заселялись славянами-антами. Рудиментом сгинувшего мира остался уцелевший среди наступившего хаоса Херсонес. Но это был уже не прежний строгий дорийский полис, долгие века хранивший свою неповторимую самость. Город не погиб, но его заселяли теперь во многом все те же «варвары», на Гераклейском-полуострове, где когда-то выращивали завезенный из Эллады виноград, стояли гуннские юрты. Античный Херсонес уходил навсегда, становясь средневековым Херсоном…
На Веранде тихо, потолок по-прежнему белый и ровный, а в голове уже мелькают соображения о том, как лучше сложить рюкзак. Почему-то для меня это всегда проблема. Например, где положить лишнюю обувь. Куда ни сунешь — всюду выпирает, причем обязательно в бок. К тому же за время экспедиции набирается куча совершенно случайных вещей. И вообще, рюкзак давно пора сдать в музей, если, конечно, его там возьмут, хотя бы в запасник…
…Вопль за окном, затем снова. Ого, грабят, что ли? За окном суетятся наши соседи, причем отчего-то с лопатами. Что за субботник, а ну-ка, Борис, выглянем… Господа и товарищи, что случилось-то?
Случилось… Хоть и не в первый раз, хоть не впервые в этом году. Но сегодня это действительно серьезно и даже страшновато — огонь идет прямиком от Западного городища. Просто удивительно, как много там сухой травы, каждый раз пожар начинается в саванне, и все равно остается чему гореть. На этот раз пылает от души — вал огня не ниже полутора метров, идет быстро, кусты, зелеными пятнами проступающие на желтом травяном фоне, вспыхивают за секунду-другую. Этак может задеть и нас, дом-то деревянный!
…Пламя над мертвым городом, пламя над мертвой страной, пламя над мертвой травой, пламя над мертвой землей. Желтое пламя, черная гарь… Чем прогневил ты богов, Херсонес?..
Соседи здесь впервые, посему спешат предложить нечто радикальное — сбить огонь на нашем фронте, выкопать ров. Или пустить встречный вал огня, как поступают в тайге.
Не знаю, как в тайге, но здесь можно с тем же успехом сразу поджигать домики… Ну, вперед, хватай лопаты, если остались!
…Огонь переваливает через бугор, гоня перед собой стаю перепуганных пляжников, дымит и вспыхивает маленькая рощица, где мы так славно выпивали в первый вечер, занялась трава у тропинки. Дым окутывает «Базилику в Базилике», горячий воздух дрожит, становится неправдоподобно вязким. Но все-таки пронесло
— пламя останавливается у древних камней и уходит в сторону, выжигая травянистую лужайку. Со стороны сараев с воем, переваливаясь на каждом бугре, ползет красная машина с лестницей на крыше ну, это уже эпилог…
Теперь от склона Западного городища и до базилик лежит черная дымящаяся пустыня, где странно смотрятся чудом уцелевшие травяные сгустки. Над мертвым городом клубится запах гари…
Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С. 28—29.
…Оптимисты-археологи любят упоминать о том, что на руинах погибших городов и селений жизнь «не прекращалась». Более того, через век-полтора страшные последствия войн и погромов стали забываться, и на месте развалин вновь возникали поселения. Действительно, погибли не все, и потомки этих «не всех» возвели новые города и создали новую цивилизацию, но это был уже другой мир и другое время…
