Кстати, я долго не мог вспомнить, кто и когда впервые назвал луг лауном и почему это название быстро прижилось среди вынужденных переселенцев? Кажется, первым это слово употребил доктор Шпигельворт, большой знаток английского языка, долгое время занимавшийся переводами иностранных авторов на русский язык. В силу этого он вёл обширную переписку с этими авторами. Переписка его и погубила. А «лаун» по-английски — «лужайка». Все просто, но вот поди ж ты, прижилось это название, и думаю, что теперь его будут использовать, покуда люди будут жить в травяной стране. Думать, что они отсюда уйдут, просто глупо. Человек никогда не покидает нового пространства, которое он взялся осваивать. И наши вожди этого не позволят, ведь освоение лауна имеет несомненное военно-прикладное значение, как и само открытие миниатюризации.
Вслед за заключенными придут обычные граждане, они начнут обживать лаун. Будут неизбежные жертвы, будут обязательные и доселе неизвестные эпидемии, рожденные в этом мире, но люди никуда не уйдут, они будут осваивать этот мир, не считаясь с жертвами и последствиями.
А ты был не прав, доктор Мальтус! Перенаселение нашему миру не грозит, зря ты пугал нас войнами и самоистреблением человечества. Мне думается, что в недалеком грядущем наиболее активными в самовоспроизводстве будут азиатские народы, на втором месте будут жители Латинской Америки, потом обитатели Африки, а вот у белых рас деторождение резко снизится и едва будет превышать пределы, необходимые для того, чтобы популяции белого человека не исчезли с лица Земли. А из этого, в свою очередь, вытекает, что в будущем человечество резко пожелтеет, ничего странного в этом нет, но все-таки почему-то об этом неприятно думать.
Странно, что я размышляю над этим. Крошка-лилипут, затворник старого пня, задумывается о судьбах человечества!
Смешно, но это действительно так.
Стоп, стоп, стоп! Крикунов полез в уже прочитанные листы дневника. Точно, он не ошибся, под этой датой было две записи; одна невинная, с общими рассуждениями о жизни и литературе, а вторая — вот эта, которую безобидной никак не назовешь. Создавалось впечатление, что дневник переписывался или Думачев заменял острые и потенциально опасные странички на более нейтральные, а при замене их недосмотрел. Ох не прост был Сергей Сергеевич Думачев, ох не прост! Боязлив и неосторожен, рассудителен и безрассуден, легко переходил от полного отчаяния к такой же восторженности и наоборот. И расчетлив он был, очень расчетлив. И то сказать, обойдись с Крикуновым так же, как с отшельником лауна, он бы, может, стал таким же.
12 ноября сорокового года
Мне кажется, что будет война. Возможно, она уже бушует наверху, ведь последние события показали неустойчивость мира. Война с финнами и японцами, антагонизмы, которые проявляются во взаимоотношениях Японии и США, Адольф Гитлер, стремящийся к господству в Европе. Не думаю, что наши вожди будут на это спокойно взирать.
В условиях новой войны миниатюризация может стать ужасным оружием, которое не задумываясь пустят в ход, чтобы добиться военного превосходства.
А над лауном снова идет снег. Я пишу эти строки и вспоминаю прошлое. Еще четыре года назад, всего четыре года назад, я был нормальным человеком, и в Оперном театре мы с Ириной слушали Лидию Русланову. Господи, как много бы я сейчас отдал за то, чтобы хоть на некоторое время вернуться назад, нормально одеться, послушать концерт или сходить в кино, выпить в буфете фужер шампанского, съесть песочное пирожное. Или посидеть в ресторане «Большой Урал» за сервированным столом, около которого мельтешат услужливые официанты. Господи! Да за отбивную я бы сейчас, не задумываясь, отдал три-четыре года своей жизни!
«Отбивную, да, — внезапно подумал Лев. — От отбивной я тоже не отказался бы». Странное дело, он еще ни разу не задумывался о еде, но сейчас, читая дневник Думачева, он вдруг представил себе подрумяненную отбивную, и чтобы с одной стороны обязательно был жареный картофель, а с другой свекла и свежие огурцы. Впрочем, можно и солененькие.
Представившаяся ему картина была так соблазнительна, что журналист облизнулся.
Он перелистал тетрадь со своими заметками, за время, проведенное здесь; записей было сделано немало. Постепенно вырисовывалась страшная и удивительная картина освоения нового мира.
В начале сорок первого, когда вопросы ускоренного метаболизма были успешно решены, жизнь в лагере постепенно вошла в обычное русло и практически ничем не отличалась от жизни на Материке, как здесь стали называть Большую землю. Собственно, название это родилось в холодных лагерях Якутии, но оно оказалось удивительно удачным и естественным образом здесь прижилось. Эксперимент шел к своему завершению, он был признан удачным, но особого практического значения в глазах власть имущих не имел. В преддверии войны стране требовался строевой лес, нефть, уголь, золото, требовалось возвести в глубине территории новые заводы, а чем могла помочь государству микроколония, расположенная на обширном, но все-таки лугу и не более? Единственное достоинство было довольно сомнительным — колония потребляла очень мало, на содержание заключенных требовались ничтожные суммы, меньше, чем на пчелиную семью, обитающую в улье.
А потом грянула война, и всем стало не до лауна.
Летом сорок первого, когда немцы рвали границы и колонны танков углублялись на территорию страны, в лауне вспыхнула странная эпидемия. Вначале у больных начинало чесаться тело и на нем появлялись красные волдыри. Волдыри вспухали и лопались, заливая тело жгучей жидкостью. Иногда все заканчивалось смертью больного. Работавшие в лагере врачи и исследователи лишь недоуменно пожимали плечами — возбудителя болезни никак не удавалось обнаружить. А потом оказалось, что совсем рядом с лагерем находилась колония реснянок, это их ядовитые выделения, разносимые ветром, оказывали такое воздействие на людей. С заболеванием справились через полгода, к тому времени немцы были уже под Москвой, а колонии поручили изготавливать радиовзрыватели Термена, прекрасно зарекомендовавшие себя в Харькове, Минске и Киеве. Микроколония делала свой вклад в будущую победу, хотя еще никто не знал о начавшейся войне.
Исследования лауна практически прекратились — на это не оставалось времени. Территория поймы была огорожена колючей проволокой, и по периметру ее поставили сторожевые вышки. Бойцы из охранения были убеждены, что охраняют подземный завод. Никому и в голову не приходило, что в густой траве скрывается такой же небольшой колючий периметр, который отгораживал Миниатюрную зону от остального мира.
Спокойная жизнь, если таковой можно назвать существование за колючей проволокой, продолжалась до лета сорок второго года, когда на микроколонию обрушилось новое бедствие — в лауне началась миграция муравьев, которых сразу же метко назвали Бичом лауна. Черные колонны обтекали лагерь, двигаясь на восток, а в самом лагере перешли на круглосуточные дежурства, специальные группы постоянно поддерживали огонь в кострах, зажженных по периметру. Отгородившись от лауна огненным кольцом, лагерь благополучно пережил страшное нашествие, даже случайных жертв было удивительно мало.
