Голоса окружающих превратились в невнятное жужжание. Лиэйн что-то говорила, губы Гаррика послушно улыбнулись в ответ, хотя смысл сказанного не пробился сквозь кокон безмерной усталости, окутавший его разум.
Как в тумане, он отметил, что его друзья поднялись и покинули палатку. Лиэйн, выходя последней, прихватила с собой лампу.
Гаррик спал. Во сне он находился в дремучем лесу. Вокруг бушевала гроза: она раскачивала деревья, срывала с них листья, и это был хорошо. Бесчинствующие дождь и ветер каким-то образом успокаивали юношу. Творимое в природе насилие отвлекало, помогало ему скрыть живший внутри страх. Хотя и не прогоняло его окончательно.
Облака унеслись прочь. На расчистившемся небе засверкали звезды, но Гаррик не узнавал созвездий. Юноша смутно чувствовал, что ему нужно куда-то попасть… но куда именно, не мог вспомнить. Да и ладно… все равно он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Потому что являлся каменным изваянием, лежащим под дубом.
Взошла луна. Гаррик надеялся, что листва защитит его от лунного света, но тот проникал сквозь ветви, будто дуб был сделан из стекла.
Холодный улыбающийся лик луны протянул свои лучи-щупальца и объял ими тело Гаррика. Под их воздействием тело началось крошиться, как старый гипс. Кусочки падали на землю, распадались в порошок и поглощались ненасытной почвой. Юноша наблюдал со стороны удивительный процесс своего исчезновения, потери формы. Сначала на его месте образовался невысокий могильный холмик, затем он осыпался, стал едва заметным и окончательно растворился. Будто Гаррика никогда и не существовало.
Луна склонилась совсем низко. Она запечатала ледяным поцелуем то место, где когда-то лежал юноша. И Гаррик смешался с холодным светом, став безымянной космической пылью. Он не ощущал ничего, кроме холода.
– Кольва! – донесся крик из того мира, в котором ему уже не было места. Юноша хотел что-то сказать и не смог… Он не существовал.
Не осталось ничего, кроме вселенского холода.
* * *
Илна тщательно расчесывала костяным гребнем волосы Мероты. Голова у ребенка, впрочем так же, как и ее собственная, пришла в ужасное состояние за то время, что миновало со дня мятежа на корабле. Сейчас в их распоряжении оказалось грубое солдатское мыло, да бочонок воды, нагретой на костре. Негусто, конечно, но тем не менее они снова почувствовали себя чистыми. Теперь оставалось привести в порядок волосы при помощи гребешка, позаимствованного у одного их офицеров.
– Илна, дядюшка Тадай снова отошлет меня в Эрдин? – упавшим голосом спросила девочка.
– Я же не предсказательница будущего! – пожала плечами девушка, прежде чем сообразила, что слова Мероты не являлись, строго говоря, вопросом. Когда же поняла, болезненно поморщилась. Девочка, надо отдать ей должное, вела себя очень мужественно. Она не жаловалась на едкое мыло или колючие ветки молочая, которые пришлось использовать в качестве мочалки. Илна, вообще, за все время знакомства с Меротой не слышала от нее ни единой жалобы.
– Я, конечно, не гадалка, – более мягко повторила девушка, – но не думаю, чтобы тебя насильно выдали замуж в Эрдине. Нет… И знаешь почему? Потому что я не позволю! По крайней мере, пока ты сама этого не захочешь.
Девочка порывисто обернулась и прильнула к старшей подруге.
– Я не хочу! – со слезами сказала она. – И никогда не хотела.
За стеной палатки кто-то сладко, звучно потянулся и раздался знакомый голос Чалкуса:
– О Госпожа! Спасибо тебе за снисходительность к своим заблудшим сыновьям. Ну, и кто из вас, бравые воины, утверждал, что я не сумею сделать стойку на руках?
Кэшел спал в дальнем углу восьмиместной палатки, которую они с сестрой и Меротой делили с четырьмя солдатами. Когда один из них задал вопрос – вполне невинный, как полагала Илна, – не для мастера ли Чалкуса припасено последнее местечко, девушка весьма красноречиво подкинула на ладони веревочную петлю. Парень тут же смешался, стал бормотать извинения и поспешно ретировался. Ему хватило ума осознать неуместность своего вопроса.
Девушка насмешливо хмыкнула. Уж себе-то Илна ос-Кенсет не привыкла лгать. Предположение солдата оказалось как раз таки весьма справедливым – именно поэтому она столь резко на него отреагировала.
– Сиди спокойно, я заплету тебе косы, – велела она девочке, разделяя на пряди и пропуская меж пальцев ее длинные густые волосы. Как всегда, простое прикосновение подскажет Илне, как лучше сплести нужный узор и…
И тут сердце у нее замерло и похолодело. Узор, открывшийся ей, был ужасен!
– Кэшел, проснись! – крикнула Илна, вскакивая на ноги. Уже выскакивая из палатки, она продолжала кричать: – Гаррик! Принц Гаррик!
Двое Кровавых Орлов, охранявших вход в палатку, замерли в удивлении.
– Скорее! – выдохнула девушка и бросилась со всех ног к высокому шелковому шатру, где они оставили спавшего Гаррика.
Мерота следовала за ней по пятам. И хорошо, потому что Кэшел, не привыкший к палаткам, спросонья сшиб один из поддерживающих столбов. Не успел он выскочить наружу, как вся постройка обвалилась.
– Гаррик! – снова крикнула Илна.
Светящийся купол давал света не меньше, чем полная луна, но при этом он как-то странно искажал все предметы. Вишневое дерево возле палатки принца отбрасывало причудливо-корявую тень, напоминавшую сгорбленного тролля. Казалось, ветви изгибаются и корчатся, хотя стояло полное безветрие.
У опущенного полога застыли часовые, в своей неподвижности Кровавые Орлы напоминали мраморные статуи. Свисавший с шеста фонарь ярко освещал круг у входа, но лица солдат скрывались в тени. Тут же стоял офицер в серебряной кирасе.
– Нам необходимо немедленно увидеть принца Гаррика, – обратилась к нему девушка. Она ожидала отказ, и на этот случай у нее был заготовлен ответ – пальцы ее перебирали уже готовый узор из хитрых узелков. И никаких угрызений совести: опасность, которую она увидела, вернее, почувствовала, заплетая косы девочке, не оставляла времени на раздумья. Однако Кровавые Орлы даже не моргнули. Они не только казались – они и были статуями, силой магии погруженными в мертвый сон.
– Нужен свет! – воскликнула Илна. Сама она дотянуться до фонаря не могла: слишком высоко он висел. Чалкус в прыжке дотянулся до светильника и приземлился, держа в левой руке горячую железную плошку. Они поспешили в палатку, столкнув по дороге часовых. Упав, те наконец очнулись и разразились удивленными криками.
Илна шла вслед за братом, моряк от них не отставал. Теперь он нес фонарь за верхнюю петлю и по привычке что-то напевал себе под нос. От руки у него пахло паленым, но благодаря толстым мозолям гребца он, похоже, даже не почувствовал ожога.
В первый момент Илне показалось, что тело Гаррика в углу палатки окутывает полог из паутины. Затем покрывало пошевелилось, развернулось… и проявилось паучье лицо.
