Партизаны продолжали теснить американцев, пока наконец не дошли до осажденного Центра и не соединились с правительственными войсками. Центровики взяли Октябрьскую, партизаны — Купаловскую. Но логичного объединения с последующим нанесением решающего удара по войскам Славински не произошло. Между Ученым Советом и Советом Партизанских Командиров произошел конфликт. Вчерашние рабы наотрез отказались признавать юрисдикцию Центра, объявив весь Юго-Запад независимой Конфедерацией.
Не один месяц в районе Купаловской и Октябрьской продолжались трехсторонние столкновения. Большой Проход и сама Купаловская снова и снова переходили из рук в руки.
Наконец уставшие от войны стороны подписали Конвенцию, переименовав Купаловскую в Нейтральную и объявив ее буферной зоной. Станции были поделены между Америкой, за которой осталась Немига, Фрунзенская, Молодежная и Пушкинская, Центром, контролировавшим почти всю Московскую линию, и партизанами, обосновавшимися на станциях Автозаводской линии южнее Купаловской.
Установился зыбкий мир.
* * *
Президент Рэй Славински отнюдь не считал себя побежденным. Он часто посмеивался, вспоминая, какая чудная штука лежит на Октябрьской. Последнее слово все равно останется за ним! Хотя бы ценой собственной жизни он сделает этих тупых белорусов, покажет им, что такое настоящий американский парень!
В мирной жизни Рэй тоже нашел себя. Он установил жесткий рабовладельческий строй. У него было много наложниц. Любая женщина, девушка или даже девочка в Америке принадлежали ему. Двух или трех, которые не проявили достаточно страсти и любви к своему Президенту, он попросту отправил наверх. Ему докладывали потом, что девушки просились назад, заверяли, что исправят свою ошибку, что они любят своего Президента. Но было поздно — Рэй Славински не менял своих решений.
Он был всегда уверен в своей правоте. Ничто не могло поколебать его самолюбия. Ну разве что одно происшествие…
В расширении подземного коллектора, в который некогда была спущена река Немига, недалеко от одноименной станции метро, был расположен Свято-Ефросиньевский монастырь. Его основал отец Тихон — уцелевший священник одной из минских православных церквей. Храм был обустроен прямо в военной палатке. После войны многие жители метро искали спасения в Боге. Люди шли в монастырь, причем уже не было разделения на православных, католиков и протестантов.
При монастыре открыли церковную школу, больницу и даже гостиницу для паломников. Монастырь обеспечивал себя сам: имел небольшую ферму; кроме того послушники и послушницы должны были по очереди подниматься наверх и возделывать картофель. Со временем монастырь вырос в поселение численностью до двухсот человек. Не частые, но обязательные походы наверх заметно сокращали жизнь монахов, и они редко доживали до сорока лет. Отец Тихон, несмотря на возражения паствы, тоже время от времени трудился наверху. Но ему это, кажется, не вредило. Священник выглядел вполне здоровым, хотя ему уже перевалило за восемьдесят. С отцом Тихоном были связаны и другие чудеса: он исцелял больных (даже от лейкемии), во время сорокадневных постов вообще не ел и не пил и оставался жизнеспособным, по его молитвам урожай картофеля на монастырском поле был, как нигде, хорош. Но главным чудом был сам факт успешного выживания монастыря, со всех сторон окруженного врагами. Монастырь обходили стороной диггеры, змеи, а потом и ленточники. Даже рабовладельцы и рекруты БНС не трогали его. Сам президент Славински тоже долгое время не обращал внимания на отшельников.
Но вот однажды ему доложили, что командир БНС впал в религию, отпустил своих рабов и ушел в монастырь. Славински вскипел:
— Достать его оттуда и казнить! А монастырь этот ко всем чертям взорвать!
Когда на следующий день он вызвал своего адъютанта и спросил, где беглец, тот ответил, что отряд, посланный за ним, вернулся ни с чем. Отряд был обезоружен и приведен к Президенту. В ответ на его расспросы, ругань и даже зуботычины бойцы стояли молча, понурив головы, ни в чем не оправдываясь и ничего не объясняя. Через пару часов их отправили в верхние помещения, а рабов и жен провинившихся получили новые рекруты.
Славински послал в монастырь морпехов, но по дороге на них напал змей, и назад пришли лишь трое. Рэй решил лично прогуляться в коллектор Немиги, взяв с собой самых надежных бойцов. Однако они заблудились, вернулись только через три дня, так и не найдя монастырь, а один морпех, упав с лестницы, сломал себе позвоночник.
Взбешенный Славински под угрозой расстрела потребовал у местных проводников отвести его в монастырь. Но, как только он вышел из лагеря, поступило сообщение об очередном совместном наступлении центровиков и партизан. Президент был вынужден отказаться от своего плана и занять оборону. Это был очень тяжелый бой для американцев, в котором Рэя серьезно ранили — первый раз в его жизни. Проклиная все на свете, Славински принял решение на время оставить монастырь в покое, но под страхом смерти запретил всем жителям Америки любое паломничество туда.
Однажды Рэю доложили о поимке монахини из Свято-Ефросиньевского монастыря. Президент потребовал привести ее лично к нему. Он предвкушал, как удовлетворит наконец свое чувство мести и любыми способами заставит монахиню перед смертью проклясть этот самый монастырь.
Пленницу доставили к нему в спальню. Рэю не понравилось, как держали себя конвоиры — словно чувствовали себя виноватыми перед монашкой. Что она там им наговорила? Они даже не связали ее…
Лицо монахини было скрыто капюшоном. Рэй подошел и грубо откинул его. На него смотрела девушка, почти девочка — с вьющимися темными волосами и белым чистым лицом. Большие голубые глаза смотрели на него с кроткой жалостью. Девушка совсем его не боялась. Она не боялась его, Президента! Это разозлило Рэя. Еще больше разозлило его внезапное осознание того, что надругаться над этим малолетним ангелом он попросту не сможет. Но он, по крайней мере, заставит ее плакать, бояться и просить пощады!
Славински наотмашь хлестнул девушку по лицу. Та отлетела и ударилась головой о стол. Тихо поднялась. Большое красное пятно стало наливаться на щеке монахини. Рэй спросил:
— Ну что, ненавидишь? Боишься?
— Нет, что вы, господин…
Голубые глаза смотрели на него все с той же жалостью… Да как она смеет?! Рэй пнул монашку в живот. Девушка опять упала. На этот раз она с трудом села и начала что-то шептать… Президент, думая, что услышит мольбу о пощаде, подошел и чуть наклонился.
— Спаси, Господи, и помилуй раба твоего Рэя… Не вмени ему сие во грех, ибо не ведает, что творит… Наставь его на путь истинный, милости Твоея ради…
Славински впал в бешенство. Он схватил девушку за волосы и потащил к выходу, выкрикивая ругательства на английском:
— Сукина дочь! Дрянь! Пытать ее!!!
Он вытащил монахиню в коридор, где увидел перепуганные и сочувствующие лица адъютанта и конвоиров. Президент осознал, что, даже под угрозой расстрела, пытать пленницу они не станут. Тогда он сам потащил ее в камеру, смежную с его «резиденцией», схватил раздвоенный провод под напряжением с оголенными концами и ткнул им в грудь девушки. Маленькое тело содрогнулось.
