На следующий день, когда кончилось время прогулки, охранник вновь пинком заставил Лиминга подняться. Лиминг встал и со всей силой ударил его в челюсть. К нему сразу же подбежали четверо охранников. Они знали свое дело и били весьма профессионально. Помимо наказания Лиминга, это был наглядный урок, предназначенный всем ригелианцам. Закончив урок, бездыханное тело землянина поволокли в камеру. Лицо Лиминга превратилось в кровавое месиво.
Только через неделю Лиминг вновь смог выйти во двор. Лицо его и сейчас еще было в синяках. Ригелианцы по-прежнему старались не замечать землянина. Лиминг отыскал себе освещенный солнцем уголок и сел.
Вскоре в двух ярдах от него на каменный пол устало опустился ригелианец. Косясь на стоявших вдали охранников, пленный едва слышно спросил:
— Как ты здесь оказался?
Лиминг рассказал.
— А каковы наши успехи на войне?
— Мы медленно, но неотвратимо оттесняем их обратно. Но победа требует времени. Долгого времени.
— И сколько, по-твоему?
— Не знаю. Просто так считают.
Лиминг с любопытством поглядел на ригелианца.
— А как здесь оказалась такая пропасть твоих соплеменников?
— Мы — колонисты. Входили в передовые отряды, поэтому среди нас не было женщин. Нам предстояло заселить четыре новые планеты, Наша раса их открыла, и потому они на законных основаниях принадлежали нам. Нас было двенадцать тысяч.
Ригелианец умолк и вновь огляделся по сторонам.
— Они взяли нас силой. Это было два года назад. Они застигли нас врасплох. Мы даже не знали, что идет война.
— Чешуйчатые захватили все эти планеты?
— Кто ж откажется от легкой добычи? И потом еще смеялись нам в лицо.
Лиминг понимающе кивал. Причиной вспыхнувшей войны как раз и был спор из-за новых планет. Все началось с того, что на одной планете колонисты оказали героическое сопротивление захватчикам и сражались до последнего. Их гибель вызвала вполне понятный всплеск ярости. Федерация нанесла по захватчикам ответный удар. Конфликт быстро разросся, и обширная часть галактики превратилась в театр военных действий.
— Говоришь, двенадцать тысяч? Где же остальные?
— Разбросаны по таким же тюрьмам, как эта. Хорошее местечко ты выбрал для своей аварийной посадки. Теперь долго просидишь. Враги всю эту планету превратили в одну большую тюрьму. До линии фронта отсюда далеко. Вряд ли Федерация вообще знает об этой дыре.
— Значит, вы здесь уже почти два года?
— Да.
— И просто сидите сложа руки?
— Представь себе, — ответил ригелианец. — Хватит того, что попытки бунтовать стоили жизни сорока моим товаришам.
— Прости, я этого не знал.
— Ты и не мог знать. Ты ничем меня не оскорбил. Я вполне понимаю, каково тебе сейчас. Первые недели — самые тяжелые.
Ригелианец украдкой посмотрел на здоровенного охранника, развалившегося у дальней стены.
— Два дня назад эта гнусная тварь хвасталась, что в здешних тюрьмах уже собрано двести тысяч пленных Федерации. А через год, добавил он, их будет два миллиона. Надеюсь, он сдохнет раньше, чем такое случится.
— Я все равно выберусь из этого каменного мешка.
— Как?
— Пока не знаю. Но выберусь. Я не намерен тут гнить.
Лиминг рассчитывал услышать хоть какой-то намек, что и ригелианцы не превратились в покорное стадо. Вдруг, убедившись, что он — не доносчик чешуйчатых, ему дадут понять: ты тоже можешь примкнуть к нам.
Вместо этого ригелианец встал и торопливо прошептал:
— Что ж, я искренне желаю тебе удачи. Особого везения.
Ригелианец ушел. Вскоре завыла сирена, и охранники закричали:
— Мерсе, фаплапан! Амаш!
Назад, в камеру, к своим мыслям.
За прошедший месяц Лиминг часто перебрасывался словами и с этим ригелианцем, и с парой десятков других. Обрывочные сведения были, конечно, лучше, чем ничего, но о главном пленные предпочитали молчать. Едва он заводил разговор о побеге, ригелианцы либо молчали, либо отделывались общими фразами.
Лиминг не выдержал и как-то без обиняков спросил у одного из них:
— Почему вы все говорите со мной шепотом и всегда пугливо озираетесь? По-моему, охранникам наплевать на разговоры пленных.
— Ты еще не прошел перекрестный допрос. Если охрана вдруг заметит, что мы охотно беседуем с тобой, она попытается выбить из тебя все, что ты от нас узнал. Тюремные власти, как и ты, решат, будто мы готовим побег и делимся с тобой своими планами.
Хоть одно стоящее слово! Лиминг ухватился за него и сказал:
— Побег — единственное, ради чего еще можно жить. Если кто-то из ваших действительно всерьез думает о побеге, мы могли бы взаимно помочь друг другу. Я — опытный пилот и штурман, и это не стоит сбрасывать со счетов.
Ригелианец сразу сник.
— Ни о чем таком мы не думаем.
— Почему?
— Мы уже давно заперты в этих стенах. Разного насмотрелись и на собственном горьком опыте убедились, насколько опасно, когда о побеге знают многие. Враги могут внедрить предателя, или у какого-то самонадеянного дурака не хватит терпения и выдержки.
— Понимаю.
— В неволе вырабатываются свои правила, — продолжал ригелианец. — И вот одно из них: все замыслы и планы побегов касаются исключительно тех, кто их обдумывает, готовит и пытается осуществить. Другим об этом не рассказывают. Все становится известным после, по результатам.
— Значит, я должен рассчитывать только на себя?
— Думаю, что да. Ты так и так изолирован от остальных. Нас в каждой камере по пятьдесят, а тебя держат в одиночке. Кому и как ты поможешь?
— Не волнуйтесь, я прекрасно обойдусь и без вас! — сердито ответил Лиминг.
Теперь настал его черед повернуться и уйти.
На четырнадцатой неделе заточения преподаватель, что называется, вставил ему петарду в зад. Закончив очередной урок, чешуйчатый поджал губы и сурово поглядел на Лиминга.
— Тебе нравится разыгрывать из себя полного идиота. Но со мной этот номер не пройдет. Я давно разгадал твои фокусы. Ты хорошо усвоил наш язык, только не хочешь этого показывать. Я доложу коменданту, что через неделю тебя вполне можно допрашивать.
— Не понимать. Повторить снова, — наморщил лоб Лиминг.
— Ты прекрасно понял все мои слова.
Преподаватель удалился. Следом пришел надзиратель и принес в миске кусок какой-то жесткой гадости. Затем наступило время прогулки.
— Мне пообещали, что на следующей неделе они пропустят меня через свои жернова, — сообщил знакомому ригелианцу Лиминг.
