Колонна под рокот моторов и треск иловой корки продвигалась по ровной, будто раздавленной гигантским прессом, пустыне. После бури слой ила сделался гладким, лишь кое-где из серой массы торчали кости и добела высушенные побеги пустынного коралла. Попадались ржавые железяки, в них уже невозможно было признать части самоходов, владельцев которых, конечно, тоже «забрала пустыня». Позади колонна оставляла широкую полосу взрыхленного песка, пустые бутылки и обглоданные корки водяных арбузов. Солнце поднялось в зенит, броня раскалилась; ветерок, сперва приносивший облегчение, теперь обдавал жаром, как из печи… Йоля несколько раз просыпалась, хлебала из фляги и снова засыпала. Да и что еще делать в пустыне?
Когда жара стала совсем невыносимой, Аршак велел остановиться и пару часов переждать. Харьковчане даже круг не выстроили из самоходов — встали друг за другом, походной колонной. Самоха, непрерывно потеющий и оттого с ног до головы мокрый, окликнул проводника, тот подошел к подножию башни.
— Зачем встали-то? Время уходит!
— Лучше постоять. В такую жару ехать опасно.
— А вчера ехали.
— Это сердце пустыни, здесь спешить никогда нельзя. Ждать надо. Голову палит, перед глазами всякое вертится, чего на самом деле нету. Опасно водителю. Лучше ждать.
Самоха подумал, хотел сплюнуть, но слюны на порядочный плевок не сумел набрать. Махнул рукой и уполз в душную тень — арбуз доедать. Каратели вяло перекликались, обменивались короткими репликами вроде: «Эй, Кирюта! Ты как там, живой?» — «А то! Пока еще живой!» — «А выглядишь, как ползун высохший!» — «Гы-ы…» Жара оглушила, даже говорить не хотелось.
Йоля подняла голову:
— Чего? Стоим, что ли? Приехали?
— Нет, просто стоим. — Игнаш покрутил ручку приемника. Там зашипело, сквозь помехи прорезался голос:
— А теперь специальное обращение Гильдии не-бох-х-хр-ов…
— Смотри-ка, здесь «Радио Пустошь» берет, — заметил Мажуга. — А до бури не получалось.
Он подкрутил настройку, голос стал четче:
— …Туран Джай, сын фермера с юга Пустоши. Гильдия выплатит двести монет серебром любому, кто сообщит достоверные сведения о его местонахождении, и пятьсот монет тому, кто доставит его живого в Город-Крепость либо передаст кому-то из представителей Гильдии. С другой стороны, Гильдия убьет любого, кто покусится на жизнь Турана Джая. Он нужен живым…
Голос снова утонул в помехах.
— Ищут кого-то, — буркнул Игнаш. — И деньги немалые сулят. Примерно как пушкари за Графа, если серебряки в киевские гривны пересчитать. Интересно, что этот малый у небоходов спер?..
— Все кого-то ищут. — Йоля поправила платок на голове. — Только Луша твоя не ищет. Сидит на месте, суженого ждет, платки вышивает. А чего с ей такое, мозги набок завернуты?
— Помолчала б ты, заноза. Трещишь, о чем не ведаешь. Она не всегда такая была.
— Ну и помолчу. Только тогда совсем скучно будет… — Девчонка зевнула. — Я уж выспалась, теперь скучно. Рассказал бы, чего с Лушей такое приключилось, что ли?
— Ничего хорошего. Горела она в доме, перепугалась сильно, совсем кроха была. С тех пор такой стала, однако сердце у ней доброе.
— Ага, доброе, — признала Йоля. Потом добавила с вызовом в голосе: — Не то что у меня?
Мажуга не ответил.
— Может, я бы тоже добрая была, — гнула свое Йоля, — когда б жила в своем дому, с мамкой и с папкой родными, на всем готовом. Только у меня житуха совсем иная получилась, тяжелым трудом я кормилась, от призренцев пряталась, своего угла не имела. Даже ты меня на цепь сперва сажал. А теперь ты со мной по-хорошему, и я стала добрая… Дядька Игнаш, слышь, что ли? Молчишь? Ну и ладно. О, гляди, вон!
Аршак неторопливо шагал вдоль колонны, держась тени. Мальчишка, его подручный, снова носился там и сям, скакал и прыгал — казалось, ему одному из всего каравана жара нипочем. Вот что-то отыскал в иле, присел, стал копаться, ворохи серого грунта так и летели в стороны. Вытащил, понюхал… и сунул в суму. Йоля внимательно наблюдала за всяким его движением, но в ее сторону Уголек так и не глянул. Аршак встал, широко расставив ноги, уставился в серый горизонт из-под ладони. Долго глядел… потом повернулся и побрел снова вдоль вереницы самоходов в голову колонны. Молодой затрусил следом.
Старик добрался к головному сендеру, что-то сказал. Вдоль колонны прокатилось:
— Заводи!.. Выступаем!.. Заводи!
Самоходы и мотоциклетки неровно затарахтели моторами, колонна пришла в движение. Каратели продвигались на юг, и солнце неспешно ползло в раскаленном, побелевшем небе поперек их пути. Медленно-медленно оно стало клониться к горизонту. Закат в пустыне не походил ни на что, виденное Йолей прежде. Ровная, как стол, поверхность ила стала менять цвет, из серой она сделалась красной. Распухший багровый шар солнца сплющился, потерял форму. Над горизонтом висела пелена мелкой пыли. Когда солнце стояло высоко, ее не было видно, она сливалась с серой равниной и белым небом, сглаживала разницу в цвете между ними. А теперь вечерний свет, исходящий от красного светила, преломлялся в этой дымке, лучи как будто били в разные стороны, тени удлинились, но стали прозрачными, такими же красными, как и освещенные участки ила.
Каратели сделали короткую остановку, чтобы долить горючего из бочек в баки. Разнеслась новость — ночевки не предвидится, Корабль уже недалеко, и колонна будет идти, покуда не доберется до места. Сейчас, после бури, пустыня не так опасна, можно двигаться и в темное время.
Заправились и покатили дальше. Солнце, совсем расплющенное, опускалось за горизонт, быстро темнело. Донная пустыня стремительно теряла красный цвет, превращалась в серую, но это был не прежний серый цвет. Днем ил казался желтоватым, теперь сумерки окрасили его в синее; фиолетовые тени следовали за конвоем, а небо и вовсе сделалось каким-то невероятным: в нем можно было различить и рыжие, и зеленые оттенки, его пересекали легкие тени — наверное, не настоящие облака, а пыль, которую нес ветер где-то в вышине. Они последними сохраняли красноватые тона, потом окончательно стемнело, на самоходах зажглись фары. Полосы света рыскали вдоль колонны, вырывали из мрака проклепанную броню, ворохи пыли, летящей из-под тяжелых рубчатых колес… Когда выполняли поворот, Йоля разглядела впереди, далеко по ходу колонны, зарево, встающее над горизонтом. Это показался Корабль. Его огни было видны издалека, потому что нигде больше в безжизненной Донной пустыне не найдешь такого яркого света.
Головной сендер, в котором находился Аршак, затормозил. Вслед за ним встали и другие самоходы. Мотоциклетки разъехались вправо и влево, бронеходы тоже взяли чуть в сторону, чтобы сендер с проводником не закрывал обзор, — всем было охота поглядеть на знаменитый Корабль, о нем так много слышали, да видели впервые.
Вот он, огромный тяжелый силуэт растянулся посреди Соленого озера. Цепочки огней опоясывали его на разной высоте, ярко горели лампы на палубах, в иллюминаторах, в оконцах, которые прорезали в бортах уже после того, как Корабль, заброшенный посреди Донной пустыни много сезонов назад, превратился в город. Прожекторы светили в стороны и вверх — столбы света бродили над Кораблем. А внизу, под тяжелыми длинными бортами, дрожали световые дорожки — там, где опрокинутое отражение дробилось и качалось в вязких маслянистых волнах озера. И отражения прожекторных лучей извивались под опрокинутым Кораблем в озере, как белые огненные змеи.
