Я перевел дух. Только бы в моей выдумке не оказалось дыр, которые Айзенштадт сможет заметить и оспорить. Но тот, судя по всему, принял все за чистую монету.
— Вы имеете в виду, что нами планируется геноцид? — пораженно спросил он. — Да нет, нет. Это просто немыслимо.
— Я самолично видел некоторые документы, касающиеся их доставки, — тяжело вздохнув, произнес лорд Келси-Рамос. Как я ни силился, не сумел уловить в его голосе и намёка на ложь. — Они практически уже установлены и снабжены автоматическими таймерными устройствами.
— Которые, вполне возможно, уже запущены, — подхватил я. — Еще пару недель на то, чтобы Служба безопасности как следует подготовилась, день-два на уничтожение захватчиков и подтверждение, что они рассеянны или погибли, ну еще от силы две недели на эвакуацию из системы всех мало-мальски значимых людей на тот случай, если вам вздумается нанести ответный удар. Следовательно, четыре-пять недель, не больше, и это начнётся.
В глазах Эдамса была ненависть. Раскаленная добела ненависть чужака, врага… но впервые в них появился и страх.
— Они не побегут, — прошептал он. Я покачал головой.
— Неважно. Даже если вы убьёте всех людей на Солитэре, правительство Патри согласится заплатить такой ценой за то, чтобы система оставалась в их распоряжении. Лишь людская гордость, она одна продиктует решение наказать вас за то, что вы помыкали нами все эти годы.
Вдруг на лице Эдамса появилась странная боль, не людская, а неведомая, людям несвойственная.
— Какую альтернативу… вы предлагаете? — спросил гремучник. У меня перехватило дыхание — я не мог поверить, что, действительно, слышу это. Первая, наиболее трудная битва, была мною выиграна.
— Я уже говорил, что предлагаю жизнь для всех. Именно так и должно быть, неужели вы не понимаете? Пока захватчики живы, Служба безопасности вас и пальцем не тронет, потому что если Облако исчезнет, им придется лицом к лицу встретить неприятельскую флотилию и атаковать ее всеми средствами, имеющимися в распоряжении Мьолнира.
Казалось, гремучник понимал это.
— Но… если захватчики останутся живы, они… очень скоро… будут здесь, — возразил он.
Я кивнул. Эта мысль не раз приходила мне в голову.
— У нас остается еще семнадцать лет, — напомнил я. — Этого времени достаточно, чтобы связаться с ними и, вполне вероятно, найти какой-нибудь компромисс между ними и вами.
Я скорее почувствовал, чем увидел, что стоящий рядом лорд Келси-Рамос нервно зашевелился, и для меня не было загадкой, о чем именно он сейчас раздумывал. Правительство Патри уже отказалось от идеи переговоров с пришельцами, и если бы я поставил его перед необходимостью пойти на эти переговоры, оно вряд ли осталось бы довольно. Это была еще одна мысль, неоднократно посещавшая меня…
— Ну как? — продолжал я наседать на гремучника. — Будем мы сотрудничать или нет?
Снова взгляд Эдамса был устремлен в пространство… и когда его глаза переключились на меня, в них не было ни вызова, ни ненависти.
— Будем, — прошептал гремучник.
Я почувствовал, что мои колени стали ватными. Нам уже приходилось встречаться с примерами проявления способностей к адаптации, теперь же мы знали, что они были рационально мыслящими существами. Я мог лишь пожелать, чтобы пришельцы оказались, по крайней мере, равны им в этом отношении.
— Хорошо, — ответил я, стараясь говорить решительным и деловым тоном. — Обещай мне, что вы поступите, как я скажу, когда я снова свяжусь с вами. Согласен?
Небольшая пауза.
— Обещаю, — снова прошипел гремучник. Эти слова были окружены аурой недовольства. Те, кто привык повелевать, никогда не воспринимают с энтузиазмом новые реалии.
— Хорошо, — кивнул я. — Это будет через несколько дней, и свяжемся мы с вами из открытого космоса. Да, кстати… насколько я понимаю, вы ведь знаете, как связаться с пришельцами?
Еще одна пауза, чуть длиннее первой.
— Да.
— Отлично, — снова кивнул я. — Оставим детали до следующего разговора, нельзя больше затягивать контакт. — На самом деле, пастырь Эдамс был как огурчик, но гремучникам вовсе ни к чему было много знать. — Благодарю тебя, и до свидания. Пастырь Эдамс, можете прервать контакт.
Тело Эдамса чуть напряглось, затем он обессилено рухнул на свою кушетку, тяжело дыша.
— Как вы? — спросил я.
— Ничего, — хрипло ответил он. — Хотя есть некоторое стеснение в горле.
— Не говоря уж о стеснении в мозгу и груди, — вмешался Айзенштадт, шагнув к нему. — Нет, нет, лежите.
Он дотронулся до шеи Эдамса, чтобы прощупать пульс. Лорд Келси-Рамос придвинулся ко мне.
— Вы считаете, что Патри планирует уничтожение гремучников? — негромко, чтобы не услышали остальные, спросил он.
Я напрягся от этого вопроса.
— Вы же сами сказали, сэр — никто из комиссии даже не упомянул об Облаке в переговорах с гремучниками. Я не верю в то, что такая важная вещь, как Облако была, случайно обойдена вниманием.
Он недоверчиво покачал головой.
— Невероятно. Невероятно, что они могли хладнокровно замыслить такое. Но что, если…
— Если гремучники заметят обман? — закончил я его вопрос. — Это им просто не удастся. Не забывайте, у них нет ни малейшей возможности проверить, действительно ли имеются эти самые бомбы с водорослями и таймерами. Кроме того, при малейшем сигнале о том, что они собираются выступить против нас, они автоматически лишаются всякой возможности остановить пришельцев.
— Один-ноль в вашу пользу, — признал он. — Но всё же, мне кажется, что в вашей затее полно дыр. Во-первых, сама возможность контакта. Вам следовало расспросить гремучников о языке пришельцев и методах общения с ними именно сегодня.
Я кивнул.
— Согласен. Можно было поступить и так… только я почему-то совершенно уверен в том, что гремучники не станут водить нас за нос.
Он недоумённо вскинул брови.
— Надеюсь, вы не считаете их покорными дурачками, которые встанут перед вами на задние лапки и все выложат, особенно, если мы будем находиться в открытом космосе? Потому что вы… — он не договорил.
— Не сомневаюсь в том, — осторожно, но в то же время как можно внушительнее заговорил я, — что есть возможность надавить на них и добиться их поддержки именно тогда, когда мне это понадобится. Боюсь, что большего сейчас сказать не могу.
Он недоверчиво посмотрел на меня, в его мыслях, сменяя друг друга, пронеслись озабоченность, сомнение и доверие.
— Не желаю знать, что вы замышляете, — наконец, ответил он. — Но полагаю… что вы были и остаетесь человеком, на которого я могу положиться. От души надеюсь, что наивность вашей религиозной натуры не пойдет нам во вред.
