Несколько минут ушло на то, чтобы, стоя на резком ветру, ощупать глазами каждый миллиметр горизонта, и затем, когда ноги задрожали от усталости и напряжения, я убедился, что ничего интересного в поле видимости не было и быть не могло.
— На всех остальных скалах тоже по гремучнику, — странным голосом сообщила Каландра.
Я осмотрел вершины. И точно — каждую из четырёх увенчивал гремучник.
И с верхушки кедрового дерева, с самой его высокой ветки возьму я отросток и посажу его своею рукой на высокую гору…
— Хорошо, сдаюсь. — Я поднял руки, стараясь, чтобы голос не выдал ни досады, ни усталости. — Как же они туда забрались?
— Ведь ты тоже думаешь, что здесь что-то не так? — негромко спросила она.
Я беспомощно развел руками.
— Не могу разобраться в своих чувствах. Что-то здесь не так, это верно. Но понятия не имею, что именно.
— И я тоже, — выдохнула Каландра. — Терпеть не могу, если чего-то не знаю. — Она махнула рукой на одинокий гремучник, росший в каком-то полуметре от края. — Давай-ка посмотрим.
Стоя у окна моей комнатки-ячейки на сто двадцатом этаже в здании «Карильона», я понятия не имел ни о какой фобии. Но приблизиться к краю отвесного утеса даже при небольшом ветре, пускай на высоте вдесятеро меньше, чем здание в Портславе, было совсем другим делом, и мне пришлось буквально заставлять себя преодолеть последнюю пару метров.
— На мой взгляд, картина вполне обычная, — проговорил я, опускаясь на колени перед гремучником.
— Этот камешек крепковат, чтобы в него внедряться, — заключила Каландра, царапнув ногтем по краю одной из трещин в скале. — Для спор, или чем они там размножаются, необходима какая-то трещина или, по крайней мере, углубление, чтобы из них что-то выросло.
Я раздумывал.
— Возможно. Но с другой стороны, трещин здесь в избытке.
— Или еще один вопрос — почему он здесь один. — Она медленно покачала головой. — А вот этого мы и не знаем.
Я снова поглядел на гремучник. Грибовидное растение росло прямо из скалы, из ее вершины, а вокруг не было ни одного растения, ни живого, ни засохшего. Может быть, они располагают мощной корневой системой, позволяющей добираться до какого-то значительного запаса азотосодержащих соединений внутри самой скалы? В её глубине?
— А ведь может быть и так, что они любят места, где есть выбросы от установок плазменного бурения, — предположил я, и если в моих словах был юмор, то лишь самая его малость.
Каландра зябко повела плечами и едва слышно проговорила:
— Ох, не нравится мне все это.
Я раздумывал. Если мы действительно находились над гнездом контрабандистов…
— И мне тоже.
Неуверенно, если не сказать недоверчиво, она потянулась к гремучнику и дотронулась до оболочки растения. Потом убрала руку и со вздохом поднялась с колен.
— Ничего здесь нет. Пошли отсюда.
Повернувшись, мы направились туда, где закончился подъём, и начали спускаться.
— Ты что, хочешь осмотреть другие, или хватит одного?
— Хватит одного, — ответила Каландра.
— Ладно. — И тут мое внимание привлекло что-то находившееся на противоположной складке. — Подожди секундочку, — воскликнул я, схватив её за локоть.
— Что? — спросила она внезапно изменившимся голосом.
— Видишь, вон там, бесцветные пятна на скале, сантиметров двадцать в поперечнике, видишь? — У меня в животе похолодело. — Они как бы сходят вниз.
Каландра смотрела на протянувшуюся складку, наверное, с минуту. Затем без слов начала спускаться.
Вторая складка была не круче первой, и поэтому мы относительно легко сумели взобраться и по ней. Ближайшее из этих обесцвеченных пятен находилось метрах в десяти и вскоре подверглось пристальному осмотру. С самого начала стало ясно, что пятно отнюдь не было плодом моего воображения, причем было не случайным вкраплением какого-то другого минерала, а участком самой скалы, изменившим цвет под воздействием извне.
Я дотронулся до пятна, обнаружив, что оно гладкое на ощупь, во всяком случае, не такое шершавое, как остальная скала. Конечно, можно было предположить, что здесь постарались ветер и вода, но почему же, в таком случае, от них в той же степени не пострадал и остальной камень? Выцветший кусок скалы поблёскивал, слегка напоминая глазурь…
Я поднял голову, и, когда наши взгляды встретились, почувствовал, что Каландра пришла к тому же умозаключению.
— Результат воздействия высоких температур.
Она облизнула пересохшие от волнения губы.
— Здесь нет ничего, что могло оказать на скалу такое воздействие. Нет и в помине.
И горы расплавятся, подобно воску, перед лицом Бога своей земли…
Я судорожно глотнул, борясь с ожившими детскими страхами. Сполл не был, не мог быть Царством Божьим. И точка. Существовало разумное объяснение происходящего. Разумное, научное, основанное на фактах, а не на чудесах.
И всё, что нужно сделать, — это найти его.
Мои пальцы ощутили какую-то неровность.
— Сеть тонких, как волос, трещинок, — пробормотал я.
— Здесь все покрыто такими трещинками, — отсутствующим голосом подтвердила Каландра. — Мне показалось, что они расходятся во все стороны по скале, подобно солнечным лучам.
Я наклонился, чтобы как следует рассмотреть их.
— Растрескивание от жары?
Каландра пожала плечами. Потому что, как бы она не отрицала веру, мы получили практически одинаковое воспитание, включавшее в себя в качестве одного из элементов — страх перед испепеляющим огнем Божьим и молниями, которые уже были готовы прийти ко мне на ум.
— Может быть. Они похожи на трещинки, окружающие сам гремучник.
Я снова обернулся, раздосадованный тем, что не сумел уловить сходство.
— Возможно, это и есть ответ, и на этих пятнах раньше росли гремучники.
Она хмыкнула.
— Ах, да, конечно. Видимо, в детстве, когда они были маленькими семенами, взрослые гремучники не предупредили их, что с огнем играть опасно, так?
В несколько иных обстоятельствах я вполне мог бы удовлетвориться гипотезой о молниях Господних, но здесь у меня даже не хватило сил должным образом отреагировать на её иронию.
— Знаешь, а это не такая бредовая идея, — сказал я. — Мне приходилось слышать о растениях, которые начинали буйно размножаться именно после лесных пожаров. Почему бы и здесь не быть такому? Семена, упавшие на скалу, самовозгораются, чтобы дать жизнь будущим растениям?
— Ты когда-нибудь слышал о таких растениях? Собственными ушами? — Это был риторический вопрос.
